Бог Боли - Рина Кент

Из нее вырывается длинный вздох, и свет медленно возвращается в ее глаза. Она слегка улыбается и встает передо мной, настолько близко, что я становлюсь карликом.

— Вне секса, ты имеешь в виду.

— Вне секса, соплячка.

— А что если это станет слишком, и я действительно не смогу больше это выносить? Что мне тогда делать?

— Выбери слово и скажи его. Я остановлюсь.

— Ооо, как стоп слово?

Больше похоже на отдых от моей темноты. Но я киваю.

— Да, стоп слово. Какое ты хочешь, чтобы оно было?

— Пурпурный, — говорит она, не задумываясь. — Мне он не нравится как цвет. Он менее превосходен, чем фиолетовый.

— Почему я не удивлен?

— Потому что ты начинаешь узнавать меня. Поздравляю тебя с тем, что ты стал VIP-персоной.

Я дразняще щелкаю ее по лбу, не настолько сильно, чтобы причинить боль.

Она шлепает ладонью по пострадавшей коже.

— За что это?

— За твой умный маленький ротик.

— Я приму это как комплимент — о нет! — она смотрит на небо, которое разверзается и льет дождь. — Мои волосы. Давай, Англия. Черт возьми.

Она бежит к двери, ведущей вниз, прикрывая голову руками.

Найдя убежище в дверном проеме, она оглядывается и видит, что я стою там, где она меня оставила.

Я смотрю на небо, позволяя дождю промочить меня за несколько секунд. Я закрываю глаза и позволяю ему омыть меня.

Я всегда любил дождь.

Дождь шел, когда я очнулся в больнице в тот день, и в тот день, когда я впервые встретил маму и папу. В каком-то смысле дождь смывает все.

Включая кровавое прошлое.

Он дал мне новое начало, пусть даже временно.

— Крейтон, что ты делаешь?

— Чувствую дождь.

— Но ты же весь мокрый!

Мои губы кривятся в ухмылке.

— Это замечание должно относиться ко мне или к тебе? Насколько я помню, твоя киска была вся мокрая после того, как я ее наказал.

— Ты... чертов садист-извращенец.

— И это десять. — Я открываю глаза, наклоняю голову в ее сторону и протягиваю руку. — Иди сюда.

— Если ты думаешь, что я выйду посреди этого дождя, то ты сумасшедший.

— Разве сумасшествие не нормально в этом безумном мире?

— Не-а. Я потратила два часа на прическу, чтобы выглядеть так великолепно.

— Если ты будешь прятаться от дождя, ты все пропустишь.

— Я лучше пропущу, чем испорчу волосы и одежду. Даже вся еда уничтожена.

Я поднимаю плечо и снова закрываю глаза.

Анника, вероятно, идет вниз, чтобы высушить волосы. Я не удивлюсь, если у нее где-то валяется сменная одежда. Она всегда готова к таким ситуациям.

Всегда стремится выглядеть наилучшим образом, как будто меньшее — прямое оскорбление ее личности.

Медленная классическая музыка наполняет воздух, прежде чем маленькая рука скользит в мою, и аромат мягкой фиалки наполняет мои ноздри.

— Если я собираюсь испортить прическу, тебе лучше потанцевать со мной.

Я открываю глаза и смотрю на ее маленькое лицо, которое насквозь промокло. Капельки воды скользят по ее щекам и шее. Ее белый топ стал прозрачным, прилегая к лифчику без бретелек и открывая намек на ее круглые, пышные сиськи.

Я делаю мысленную пометку отдать ей свою толстовку, прежде чем мы спустимся вниз, чтобы никто не увидел ее в таком виде.

— Я не танцую, — говорю я ей.

— Не волнуйся. Я научу тебя. — Она кладет руку мне на плечо, а мою кладет себе на талию, затем начинает медленно двигаться в ритм музыке.

Она чувствуется такой маленькой и правильной в моих объятиях.

Потребность пировать на ней, пожирать ее, съесть ее к чертовой матери пульсирует во мне, как порыв.

И дальше.

И дальше.

И, блядь, дальше.

Она, должно быть, видит животную потребность на моем лице, потому что ее губы раздвигаются. Воздух сжимается, сжимаясь от невыносимого напряжения, которое растет с тех пор, как я отшлепал ее, и она кончила от этого.