Учитель моей дочери - Надежда Мельникова (2021)

Лёша загораживает нас спиной, пропуская на площадку. Иван давит , напирает, прыгает, он сейчас похож на взбесившегося идиота. В эту минуту мне не верится, что когда-то я любила этого человека.

Да, я виновата, но он мог бы уже угомониться и понять, что назад дороги нет. Но муж быкует. Ему уже всё равно, с кем буду я, главное — перечить. Спорить и орать.

Тихонов не уходит, явно плюнув на работу. Стал бы это делать обычный любовник, нуждающийся только в сексе? Не знаю, я не хочу об этом думать. После скандала, что мы устроили у школы, о нас напишут в газетах. Все будут трепаться о том, что я сплю с преподавателем. Завтра на меня начнут показывать пальцем.

У меня в лёгких кончается кислород, и дыра в душе разрастается с каждой минутой всё больше.

— К машине моей спуститесь, — всё так же спокойно.

— Никуда не ходить, я сказал! Ослушаешься, и я тебе устрою, гадина!

— Ещё одно слово, и я устрою тебе, — опять же тихо парирует Тихонов и, когда мы с Марго оказываемся на площадке, захлопывает дверь в квартиру, дёргает ручку вверх, закрывая.

Муж настолько отупел от агрессии, что ломится в дверь, бьется о неё как бык. Хотя её можно спокойно открыть изнутри. Но мне уже всё равно. Я боюсь его.

А что происходит дальше, я помню слабо. Откат от стресса такой, что голова кружится. Только и остаётся, что рёв дочери и наше с Тихоновым одно на двоих гробовое молчание.

Очнувшись дома у сестры, я долго не могу прийти в себя, держу трясущимися руками горячую чашку, расплескивая на клеёнку в цветочек чай. Тихонов довёз нас и уехал, сказав, что если мне понадобится какая-то помощь, я могу смело звонить ему в любое время дня. А я глажу горячий фарфор и туплю в стену.

Он не предложил ехать к себе, хотя мог бы. Но ведь мы толком не встречались и не узнали друг друга. С чего бы вдруг? Он вообще мог бы забить на нас с Марго, позволив мужу разобраться с нами.

Слышу, как хлопает дверями моя дочка, явно недовольная таким раскладом, и продолжаю тупить, будто мне по башке кирпичом ударили. Сестра на меня только смотрит. Я благодарна ей, что все свои упрёки и правильные разговоры она сейчас держит при себе. Потому что, если бы она начала давить, изливаясь нравоучениями, я бы просто не выдержала. Видимо, она всё же больше моя сестра, чем праведница и блюстительница семейных ценностей и законов.

Ваня приезжает и вечером, и ночью, и утром следующего дня. Он умоляет дать поговорить с семьёй, при этом продолжает меня оскорблять через закрывающих проход сестру и её мужа. Коля хоть и друг ему, но слушается жену.

А я так устаю, что почти падаю. Очень боюсь, что это никогда не закончится. Несколько дней мы с Маргариткой никуда не выходим. Она пропускает школу, не разговаривает со мной, но, по крайней мере, к нам больше не приезжает её разъярённый отец. Иван постепенно успокаивается. Перестаёт орать, материться, проклинать… Видимо, включается гордость, а может быть, он уходит в запой: сестре в одно из его последних посещений показалось, что от него воняло алкоголем.

Лёша пишет мне каждый день, мы много общаемся по телефону. Регулярно интересуется, не наведывался ли ко мне муж. Он боится за меня. И это приятно. В этом плане ему не всё равно. А может, тоже мучает совесть, и он чувствует свою вину.

Спустя неделю мы с Маргаритой заканчиваем своё вынужденное затворничество, и я веду ребёнка в школу.

К моему удивлению, пальцем на меня никто не показывает. На меня вообще никто не обращает внимания, может быть, и переглядываются между собой, но я этого не вижу. Теперь мне приходится выходить за дочкой заранее, ибо семья сёстры живет от школы дальше, чем жили мы. Я пропускаю вождение, я не делаю работу. Моя жизнь в полной заднице, и я не могу собрать себя в кучу.