Прокаженный (или прокаженная) так и отирался в помещении коммуникационного центра, игнорируя предложения переместиться куда-нибудь в другое место.

— Капитан Ротштайнер есть первейший мракобес, фанатик старой церкви, от который все иметь один морока. Никто не хотеть иметь с ним дело. Он считать пове-шенье самый мягкий наказание, а порка практиковать для профилактика, два раза в неделю.

— Знавал я таких, хотя думал, что святая Беа отлучила их от реформированной церкви, — промолвил Оуэн. —Но почему этот святоша на церковном корабле развозит депеши Парламента?

— А что ты прицепился к моя? — возмутился Вон, оторвавшись от изучения мусорной корзины. — Я что, по-твоему, похож на того, кто уметь читать мысли? Моя не экстрасенс! Плевать моя на экстрасенсы! Моя быть Имперский волшебник третьего дана, иметь семь подличностей и специализацию по проклятиям. Поддерживать долговременный защитный шум, пока не подцепить чертова гниль. И вот они спровадить меня здесь, на этот собачий дыра! Наклонись, и я вылечу твои бородавки.

— Нет у меня никаких бородавок, — отмахнулся Оуэн.

— Хотеть малость?

Проползло два с половиной часа, прежде чем «Моавитянская Лохань» преодолела атмосферу и приземлилась на единственной на планете посадочной площадке в двух шагах от Миссии. Все это время Оуэн пытался отделаться от Вона, однако на него (или на нее?) не действовали даже неприкрытые угрозы. Стоя под дождем рядом с Охотником за Смертью, прокаженный дожидался прибытия корабля. Пока они томились, Оуэн навел кое-какие справки и выяснил, что маленький человечек был (или была?) весьма сильным экстрасенсом, пока не сподобился в одном из задних помещений «Дома Радости» мистического прозрения и не объявил себя Чародеем. Иными словами, провозгласил себя обладателем сверхъестественных сил. Никаких доказательств тому явлено не было, но Вону этого и не требовалось. Оуэн подумал, что он свихнулся из-за проказы, хотя, судя по всему, Вон и до болезни был человеком со странностями.

Впрочем, сейчас Оуэну было не до чудаковатого прокаженного: перед ним стоял звездный корабль. Капли дождя, попадавшие на его раскаленную обшивку, с шипением испарялись. По правде сказать, то был отнюдь не шедевр космического судостроения, он едва достигал размеров недавно разбившегося «Звездного бродяги», и вся его команда, похоже, состояла из шкипера да нескольких подручных. Правда, «Лохань» наверняка была быстроходной, иначе Парламент не воспользовался бы ею для передачи срочного сообщения.

Оуэн усмехнулся. Коль скоро Парламент счел возможным оторвать курьерский корабль от военных действий, сообщение наверняка было весьма важным. Столь важным, что, пожалуй, лучше бы и не знать, с чем оно связано. Впрочем, это тоже не имело особого значения. Единственное, что его интересовало, это возможность как можно скорее убраться с этой планеты и найти Хэйзел.

Когда после долгого свиста и шипения наружное и внутреннее давление в корабле уравнялись, люк переходного шлюза открылся, и на земную твердь ступил капитан Ротштайнер — Радость Господня. Оказавшись под дождем, он с презрением посмотрел по сторонам, затем с отвращением уставился на Оуэна. Длинный, неестественно худой... Казалось, его мог сбить с ног даже слабый ветерок. На лошадиной физиономии капитана вьщелялся крючковатый нос, с виду вполне пригодный для открывания консервных банок. Глубоко посаженные глаза казались черными, тонкие губы свела гримаса. Унылое, черное одеяние святоши оживлял лишь ярко-красный пояс — отличительный знак официального представителя Парламента. Смерив Оузна высокомерным взглядом, он презрительно фыркнул, и Охотник за Смертью понял: они не поладят. Вона капитан не замечал вовсе.

— Я привез послание Парламента, — проскрипел Ротштайнер, — и говорю от имени человечества.

— Неужели? — парировал Оуэн. — Очень мило с вашей стороны. И как поживает человечество?