— А лучше бы тебе поверить, — хищно ухмыльнулся вольфлинг. — Столетиями, пока этот ребенок спал, я чувствовал, как накапливается его мощь. Когда он проснется, а это может случиться очень скоро, вселенная содрогнется.

— Черт побери! — вскричал Сайленс. — Оказывается, «генератор тьмы» был в моих руках еще в ту пору! Если бы я только знал...

— И что тогда? — осведомилась Хэйзел. — Что бы ты с ним сделал, Сайленс? Использовал, чтобы защитить Лайонстон и уничтожить нас? Предотвратил бы восстание и не допустил всех тех перемен, которые произошли благодаря ему?

— Не исключено, — ответил Сайленс. — Далеко не все ваши перемены стали переменами к лучшему. Впрочем, сейчас это не имеет значения. Следует думать о нынешней угрозе, а таковой для нас остаются «возрожденные».

— Когда ты открыл огонь по Лабиринту и попытался его уничтожить, Лабиринт защитил себя тем, что прыгнул вперед сквозь время, — сказал вольфлинг. — Потом он снова появился вокруг ребенка, и все стало как раньше. Ты так и не понял природу Лабиринта Безумия. То, что предстает взору, есть лишь физическое проявление чего-то несравненно более великого. Крошечная верхушка гигантского, немыслимо огромного айсберга. Проникший в нашу примитивную трехмерную вселенную краешек некой чуждой ей сущности, столь великой и могучей, что при попытке постичь это у тебя снесло бы крышу.

— Все это весьма красноречиво и впечатляюще, но совершенно не имеет отношения к делу, — отрезал Сайленс. — А что имеет, так это «генератор тьмы». Парламент направил меня сюда с целью найти, заполучить и доставить его назад, для использования против «возрожденных», во имя спасения человечества. Все остальное неважно.

— Все не так просто, — заметил Оуэн. — Жиль полагал, что сумеет использовать силу младенца для того, чтобы остановить восстание. А младенец вместо этого погубил миллиарды людей. Кто знает, что он сможет натворить, когда пробудится снова? Нет, Сайленс, мы не можем пускать в ход оружие, которое не умеем ни наводить на цель, ни отключать. Этот малый может оказаться более опасным для человечества, чем все «возрожденные», вместе взятые.

— Это теория, — заявил Сайленс. — А я имею дело с голыми фактами. Сейчас угрозу представляют «возрожденные». И у меня есть приказ.

— Если придется, мы тебя остановим, — предупредил Оуэн.

— Эй, люди, — промолвил вольфлинг. — Ваша раса на грани уничтожения, а вы продолжаете пререкаться. Идемте со мной, глупцы. Лабиринт Безумия ждет вас. Может быть, хотя бы от него вы научитесь уму-разуму. За то время, которое еще осталось.

Лабиринт Безумия вернулся на прежнее место и выглядел таким же загадочным и непостижимым, как раньше. За ним располагался город, возведенный хайденами после того, как Оуэн освободил их из Склепов. Некогда расцвеченные яркими огнями, башни теперь были темны и мрачны, безупречно прямые магистрали тихи и безлюдны: от тех, кто создал этот город как символ своего возрождения, не осталось и следа.

— Они отправились в Лабиринт, — пояснил вольфлинг. — Все до последнего. Он воззвал к ним голосом, который признали бы их изначальные творцы, и им было не под силу устоять против этого зова. Все вошли внутрь, но назад не вышел никто. Такова природа Лабиринта: он судит недостойных, и он же их карает. Все они сошли с ума или погибли. Лабиринт навеки вобрал их в себя. Их время закончилось. Они оказались неспособными к преобразованиям.

— К каким преобразованиям? — резко спросила Хэйзел. — Во что они должны были преобразоваться?

— Ответ на этот вопрос ведом только Лабиринту, — отозвался вольфлинг. — Вы должны войти туда и спросить.

Хэйзел нахмурилась:

— Вообще-то я на дух не переношу словечко «должна». Не говоря уж о том, что в прошлый раз визит в Лабиринт едва не стоил мне рассудка. Что-то не тянет меня предоставить этой хреновине еще одну возможность испробовать меня на прочность.