Признание этого мужчины - Джоди Малпас

— Тогда как насчет того, чтобы купить такую же, но размером побольше? — иду я на компромисс. Я снимаю мятно-зеленую футболку в сердечко с длинными рукавами, и поднимаю ее, весь такой веселый и улыбающийся. — Мне нравится вот эта. Сделай папочку счастливым.

Я, бл*ть, надуваю губы, как печальный, отчаявшийся придурок, и могу сказать, что ее пятилетний разум тоже считает меня придурком.

— Ладно, — тяжело вздыхает она. Это глупо. Это она должна угождать мне.

— Хорошая девочка. — Беру ее на руки и ставлю на кровать. — Руки вверх.

Она вскидывает руки в воздух и позволяет мне избавить ее от недофутболки, заменив зеленой, которая мне так нравится, затем снять с нее джинсовые шорты и прикрыть ее маленькие ножки восхитительными колготками в разноцветную полоску, натянув поверх шорты.

— Идеально.

Я отступаю и одобрительно киваю, затем достаю из гардероба серебристые конверсы.

— Эти? — Не знаю, зачем спрашиваю, она отказывается носить что-либо еще.

— Ага. — Она опускается на свою милую попку и поднимает ногу, чтобы я надел их. — Папочка?

Я напрягаюсь с головы до ног при звуке слова, которым постоянно требую, чтобы она меня звала. Она чего-то хочет.

— Мэдди, — медленно и осторожно отвечаю я.

— Я бы хотела младшую сестренку.

Я чуть не падаю на задницу от смеха. Еще одна девочка? Нихрена подобного, придется накачать меня наркотиками и подрочить, чтобы извлечь мое семя. Ни единого гребаного шанса, ни за что на свете, никогда, ни за что.

— Что тут смешного? — Она озадаченно смотрит на мое смеющееся лицо.

— Мы с мамочкой счастливы и с вами двумя, — успокаивающе говорю я, быстро надевая другой кроссовок в стремлении сбежать из этой комнаты и от этого разговора.

— Мамочка хочет еще одного ребенка, — сообщает она, и мой потрясенный взгляд поднимается к серьезным шоколадным глазкам.

Ава хочет еще одного ребенка? Но она ненавидела беременность. Мне нравилось. А она ее терпеть не могла. Мне нравилось в ней все, кроме самих родов. За эти адские двадцать четыре часа она хорошо мне отомстила. В меня впивались ногтями, постоянно орали и неоднократно угрожали разводом. И ее рот был похож на гребаную сточную канаву. Но что убивало меня больше всего, так это то, что я видел, как сильно ей больно и не мог ничего сделать. Я выполнил бы любое ее желание, но никогда бы не подверг ее снова такому.

— Нам нужны лишь вы двое, — повторяю я, поднимая ее с кровати и ставя на крошечные ножки в серебристых конверсах.

— Знаю. — Она убегает, смеясь. — Мама сказала, что у тебя глаза вылезут из орбит, и они вылезли!

Я смеюсь, но не потому, что это смешно. Совсем нет. А потому, что чувствую такое гребаное облегчение. Я никогда не смог бы отказать Аве, если бы она захотела еще одного ребенка, только не после моего дурацкого, творческого подхода заделать нам наши очаровательные копии. Улыбаюсь широкой улыбкой, той, которую приберегаю только для своих детей. Как же я рад, что спрятал тогда те таблетки.

* * *

Это действительно самый длинный день в моей гребаной жизни. Десятки детей бегают вокруг и орут, а их матери притворяются, что присматривают за своими отпрысками, но именно я нахожусь под непрестанным наблюдением отчаявшейся кучки скучающих домохозяек. Может, мне следует отказаться от личного обучения и потратить некоторое время на то, чтобы консультировать мужей этих женщин, как доставить им удовольствие — возможно, уроки о разновидностях траха. Задумчиво киваю сам себе, когда в поле зрения появляется моя мама. У нее такой взгляд, и я знаю, что сейчас мне прочитают нотацию.

— Сынок, не налегай. — Она смотрит на бутылку «Бада» в моей руке, побуждая сделать глоток.

Я подхожу к ней и прижимаю ее взволнованное тело к себе.

— Мама, перестань суетиться.

Я веду ее к веранде, где сидят и весело болтают мой отец, Амалия и доктор Дэвид. Мои дети тоже не могли удержать моих родителей на расстоянии.