Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Во мне поднялась целая буря эмоций! Очевидно, Махмуди не решился задать самый главный и больной вопрос. «Почему девочка?» – вот в чем он хотел меня упрекнуть. Его мусульманская мужская гордость была уязвлена тем, что первенцем стала дочь, и он оставил нас на ночь одних, тогда как должен был быть с нами. Это не было проявлением тех мужских качеств, которые я хотела бы в нем видеть.

Прошла ночь – я спала урывками, так как чувство неописуемого восторга оттого, что около моей груди бьется новая жизнь, не давало мне уснуть; правда, оно омрачалось моментами глубокой обиды на детское поведение Махмуди. Я не знала, была ли то вспышка досады, или он ушел навсегда. Впрочем, я была настолько оскорблена, что мне было все равно.

Махмуди появился рано утром, он не извинился за свое отсутствие и ни словом не обмолвился о том, что разочарован рождением девочки. Лишь сказал, что всю ночь провел в мечети, где мы сочетались браком, вознося молитвы Аллаху.

Позже в то утро он явился в больницу, весело улыбаясь и размахивая стопкой открыток с персидскими письменами. Это были подарки мужчин из мечети.

– Что здесь написано? – спросила я.

– Махтаб, – сияя, ответил он.

– Махтаб? Что это значит?

– Лунный свет.

Оказывается, он говорил по телефону со своими родственниками в Иране, и они предложили несколько имен для малышки. Махмуди выбрал имя Махтаб, так как вчерашней ночью было полнолуние.

Я попыталась настоять на имени Мариам, так как оно звучало больше по-американски, а девочка как-никак родилась американкой. Однако меня одолевала слабость и раздирали противоречивые чувства, да и свидетельство о рождении заполняла не я, а Махмуди; там значилось: Махтаб Мариам Махмуди. Я лишь слегка изумилась собственной покорности.

Я нарядила двухмесячную Махтаб в розовое кружевное платьице, которое выбрала из ее гардероба, подаренного отцом; он находил дочурку столь восхитительной, что быстро забыл о своем первоначальном разочаровании и умирал от отцовской гордости. Малышка тихо лежала у меня на руках, глядя мне в глаза. Ее собственные глазки меняли цвет – из голубых они превращались в темно-карие. Она присматривалась к явлениям жизни, в то время как вокруг нас более ста мусульманских студентов отмечали праздник жертвы. Было 4 ноября 1979 года.

Ведущий член Исламского общества Южного Техаса, Махмуди был одним из основных организаторов этого события, праздновавшегося в здешнем парке. Я уже успела восстановить силы и, поскольку это мероприятие не имело отношения к политике, с удовольствием принимала участие в его подготовке. Я помогала в приготовлении риса. Вместе с другими женами – иранками, египтянками, арабками и американками – тушила всевозможные разновидности ароматного соуса хореше. Резала огурцы, помидоры и лук, поливая их лимонным соком. Раскладывала по корзинам свежие фрукты. Готовила баклаву.

Однако главная обязанность была возложена на мужчин. Этот праздник символизирует собой день, когда Бог приказал Аврааму принести в жертву своего сына Исаака, однако пощадил мальчика, послав вместо него ягненка. Несколько мужчин, держа в руках живых овец и повернувшись лицом к Мекке, с молитвами на устах, перерезали им горло. Они отволокли туши к яме для барбекю, где и приготовили из них праздничное блюдо.

Праздник был не только иранский, но общемусульманский, а потому иранцы вели разговоры о политике между собой, объединяясь группками, – они были довольны успешными попытками аятоллы сосредоточить власть в своих руках.

Я не принимала участия в этих дебатах, предпочитая общаться со своими многочисленными подругами, своеобразной Организацией Объединенных Наций в миниатюре. Большинство из них, получая удовольствие от подобных соприкосновений с восточной культурой, были рады жить в Америке.