Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

В отчаянии я оделась по всей форме: черные шаровары, длинные черные носки, черное манто и черный русари поверх головы. Затем я завернулась в ненавистную черную чадру.

Мы отправились в машине Мортезе, племянника Махмуди, вместе с Амех Бозорг, ее дочерью Фереште, самим Мортезе, его женой Настаран и веселой дочуркой Нелуфар. Прошла целая вечность, прежде чем мы выехали на шоссе, затем еще два часа пути – бампер к бамперу с другими машинами, до отказа набитыми правоверными, – по окрестностям, столь же унылым, как мое настроение.

Кум оказался городом, покрытым красно-коричневой пылью. Улицы здесь были немощеные, и множество машин поднимали облака удушливой пыли. Когда мы выбрались из автомобиля, наша пропитанная потом одежда превратилась в корку грязи.

В центре площади находился бассейн размерами с олимпийский, вокруг которого сгрудилась крикливая толпа паломников, и каждый старался приблизиться к краю воды для совершения ритуального омовения перед молением. Присутствующие не проявляли особой любви к ближнему. Счастливчики вовсю работали локтями и коленками, обороняя свои позиции у края воды. То и дело раздавался внезапный всплеск и сердитый крик того, кто неожиданно получил «крещение».

Ни я, ни Махтаб не собирались участвовать в молении и потому стояли в сторонке, поджидая остальных.

Затем женщины и мужчины разделились, и мы с Махтаб последовали за Амех Бозорг, Фереште, Настаран и Нелуфар в женскую половину храма. В гуще народа невозможно было даже наклониться, чтобы снять туфли, мы их просто скинули и придвинули к горе чужой обуви.

Махтаб толкали со всех сторон, и она испуганно сжимала мне руку; мы вошли в огромное помещение, стены которого были украшены зеркалами. Из громкоговорителей неслась мусульманская музыка, но и она не могла заглушить голосов многих тысяч женщин в черных чадрах, которые, сидя на полу, били себя кулаками в грудь и возносили молитвы. По щекам у них струились слезы по усопшим.

Гигантские зеркала были отделаны золотом и серебром, многочисленные отражения драгоценных металлов создавали сияние, резко контрастировавшее с черными чадрами молящихся. И зрительный, и слуховой эффекты были завораживающими.

– Бешин, – сказала Амех Бозорг. «Садитесь».

Мы с Махтаб сели, рядом с нами на пол опустились Настаран и Нелуфар.

– Бешин, – повторила Амех Бозорг.

При помощи жестов и нескольких слов на фарси она велела мне смотреть в зеркала. Сама же вместе с Фереште удалилась в большую, пышно украшенную усыпальницу, находившуюся в соседнем помещении.

Я стала смотреть в зеркала. И через несколько мгновений почувствовала, что мною овладевает нечто подобное трансу. Одни зеркала отражались в других, что создавало ощущение бесконечности. Музыка, ритмичные удары в грудь и погребальный плач парализовали и волю, и разум. Что касается верующих, то, вероятно, они находились в состоянии экстаза.

Не знаю, сколько прошло времени. Наконец я увидела возвращавшихся к нам Амех Бозорг и Фереште. Старуха надвигалась прямо на меня, крича что-то во все горло на фарси и тыча в меня костлявым пальцем.

Чем же я провинилась на этот раз? – недоумевала я.

Из того, что произносила Амех Бозорг, я разобрала единственное слово: «Амрика».

У нее из глаз лились слезы ярости. Она запустила руку под чадру и стала рвать на себе волосы. Другой рукой она била себя то в грудь, то по голове.

Резким жестом она повелела нам выйти вон, и мы последовали за ней из мечети во двор, задержавшись, чтобы обуться.

Махмуди и Мортезе уже закончили молиться и ждали нас. Амех Бозорг с воплем устремилась к Махмуди, не переставая бить себя в грудь.

– В чем дело? – спросила я у него.

Когда он повернулся ко мне, глаза его сверкали от гнева.

– Почему ты отказалась идти в харам!