Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

Подобного рода занятия заполняли унылые октябрьские дни 1984 года, но все же я отмечала некоторый прогресс. Постепенно надзор Махмуди ослабевал. На его взгляд, я готовила иранскую еду лучше, чем любая иранка, и он знал, что каждый день я должна покупать продукты на местных рынках – свежайшее мясо, овощи, фрукты и хлеб. Утром, оставляя Махтаб с Амиром на свежем осеннем воздухе, мы отправлялись на «промысел».

Я отыскала магазин, где продавались полуфабрикаты для пиццы и гамбургеров, и, поскольку я была американкой, владелец согласился продать два килограмма редкого иранского сыра, напоминающего «моцареллу». С его помощью мне удалось приготовить неплохое подобие американской пиццы. Владелец магазина «Пол пицца» пообещал, что будет снабжать меня этим сыром в любое время, но только лично меня. Впервые за все время моя национальность сослужила мне добрую службу.

В эти первые дни Махмуди следовал за мной по пятам, не спуская с меня глаз, однако я с удовлетворением отметила, что в его поведении появились признаки скуки.

Однажды он позволил мне выйти из дома вдвоем с Нассерин – я хотела купить пряжи, чтобы связать Махтаб свитер. Все утро мы искали вязальные спицы, но так и не нашли.

– Это большая редкость, – сказала Нассерин. – Возьми мои.

Постепенно я подводила Махмуди к мысли о том, что сопровождать меня по «женским» делам для него слишком хлопотно. Я старалась, чтобы у меня под рукой не оказалось нужного продукта или предмета кухонной утвари в тот момент, когда я готовила обед.

– Мне срочно нужны бобы, – говорила я.

Или сыр, или хлеб, или кетчуп, который иранцы обожают.

В последние несколько дней по неизвестной мне причине Махмуди стал угрюмее и мрачнее, но, видимо, он решил, что уже основательно меня приручил. В один прекрасный день, явно озабоченный какими-то собственными проблемами, он буркнул, что у него нет времени идти со мной на рынок.

– Сходи одна, – сказал он.

Однако здесь крылась закавыка. Он не хотел, чтобы у меня были свои деньги, которые означали бы пусть ограниченную, но свободу (он не подозревал о моем тайном капитале).

– Сначала выясни цены, – велел он. – Потом вернешься, я дам тебе денег, и купишь все, что нужно.

Задача была не из легких, но я не собиралась отступать. Все товары продавались на килограммы, а система цифровых обозначений была для меня таким же темным лесом, как фарси. Я захватила с собой бумагу и карандаш и просила продавцов записывать цены. Постепенно я научилась разбираться, что к чему.

Это трудное задание помогло мне дважды отлучиться из дому по одному и тому же поводу.

Во время первых самостоятельных походов за покупками я точно следовала инструкциям Махмуди, не желая вызывать в нем гнев или подозрения. Кроме того, я опасалась, что он тайком может за мной следить. Затем, когда мои отлучки из дома стали привычными, я начала задерживаться, жалуясь то на очереди в магазинах, то на плохое обслуживание. Эти предлоги были вполне правдоподобными в таком густонаселенном городе, как Тегеран. И наконец, на четвертый или пятый день, я отважилась позвонить в швейцарское посольство. Сунув в карман несколько риалов, я с Амиром и Махтаб отправилась искать телефон-автомат в надежде, что соображу, как им пользоваться.

Я быстро его нашла, и, конечно же, мои бумажные деньги не годились. Автомат глотал только дозари, монету достоинством в два риала – примерно полцента, – которую не так-то просто было раздобыть. Я заходила в несколько магазинов подряд, протягивая свою купюру и лепеча: «Дозари». Продавцы либо были слишком заняты, либо просто меня игнорировали, пока я наконец не вошла в магазин мужской одежды.

– Дозари? – сказала я.

Темноволосый высокий мужчина за прилавком, посмотрев на меня, спросил:

– Вы говорите по-английски?