Только с дочерью - Хоффер Уильям, Махмуди Бетти (1994)

На следующее утро, когда я опять сидела в канцелярии, ханум Шахин подвела ко мне какую-то учительницу.

– Меня зовут миссис Азар, – сказала женщина. – Я немного говорю по-английски. Хочу с вами побеседовать. – Она уселась рядом со мной и, желая развеять мои подозрения, продолжала: – Скорее всего, вы нас не любите. Нам бы не хотелось, чтобы вы считали нас баад людьми. Вам не нравится школа?

– Здесь очень грязно, – ответила я. – Меня вовсе не радует то, что Махтаб сюда ходит.

– Очень жаль, – вздохнула миссис Азар, – нам это неприятно, потому что вы иностранка. Мы хотим что-нибудь для вас сделать.

Ханум Шахин стояла, склонившись над нами. Уж не знаю, понимала она что-нибудь или нет. Она произнесла что-то на фарси, и миссис Азар перевела:

– Директор говорит, что все очень хотят изучать английский язык. Она просит вас приходить сюда каждый день и, пока вы дожидаетесь Махтаб, давать уроки английского. А они могут учить вас фарси.

Так значит, вот как Господь откликнулся на мои молитвы. Мы можем сойтись поближе.

– Хорошо, – согласилась я.

Мы приступили к занятиям. Все утро было посвящено взаимному обучению. Тем более что у служащих канцелярии других обязанностей, кроме как наложить дисциплинарное взыскание или унизить ту или иную ученицу, практически не было. В процессе нашей деятельности я пришла по крайней мере к некоторому пониманию психологии этих женщин. Они были страшно далеки от меня – и по образу жизни, и по своим устремлениям – и все же оставались женщинами, которые заботились о детях и воспитывали их, как умели. Будучи загнанными в узкие рамки системы образования, не допускавшей ни малейших отклонений от раз и навсегда установленных норм, они тем не менее сохранили какие-то черты индивидуальности. Несмотря на затрудненность общения, у меня сложилось впечатление, что многие иранцы недовольны положением дел в государстве.

Мои новые подруги как будто бы принимали искреннее участие во мне и Махтаб. Каждое утро они крутились вокруг Махтаб, брали ее на руки и целовали. Ханум Шахин повторяла, что ей нравится запах Махтаб – по утрам моя дочь слегка душилась «запрещенными» духами. В глубине души эти женщины презирали Махмуди, который приводил нас по утрам и забирал в полдень, как настоящий тюремный охранник. Тщательно скрывая свои чувства, они тем не менее возмущались его деспотизмом по отношению к жене и дочери.

Миссис Азар давала уроки и не могла проводить с нами много времени, но не упускала случая заглянуть в канцелярию.

Я была удивлена, узнав, что когда-то миссис Азар была директором школы. До революции. Однако новые власти предпочитали таким, как она – профессионалам с многолетним опытом и университетскими степенями, – администраторов максималистских политических убеждений. Новоявленные руководители, как правило, были моложе и менее образованны, зато отличались религиозным фанатизмом, что в глазах нынешнего правительства считалось главным достоинством.

– По этой причине и назначили ханум Шахин, – объяснила мне миссис Азар. – Она из очень набожной семьи. Семья должна быть фанатичной. Они проверяют. Притворством их не проведешь.

Ханум Шахин не скрывала своих антиамериканских настроений. Но по мере того, как наши отношения волей-неволей развивались, проникалась ко мне симпатией, невзирая на мою национальность.

Однажды после тихой беседы с ханум Шахин миссис Азар сказала мне:

– Мы действительно хотели бы что-нибудь для вас сделать.

– Хорошо, – я решила рискнуть, – разрешите мне воспользоваться телефоном.

Миссис Азар передала мою просьбу ханум Шахин. Та приподняла голову и поцокала языком. Нет. Она пробормотала несколько слов, и миссис Азар перевела:

– Мы обещали вашему мужу постоянно держать вас в школе и не подпускать к телефону.