Любовь по расчету - Мари Стю

«Люблю вспоминать, как мы жили вместе. Каждый вечер, обнимая тебя и засыпая, мне хотелось одного — остановить мгновение. Хотелось сказать, — стоп. Пусть вот так будет всегда. Вот так — в объятиях. Но остановить мгновение нельзя. К сожалению. Зато можно мечтать. А я люблю мечтать, Наташ. Ты знаешь. И я мечтаю… о нас. О том, чтобы наша любовь жила, росла, крепла с каждым днем, несмотря ни на что. А еще я часто представляю, как мы под покровом ночи целуем и ласкаем друг друга, предаемся утехам и играм, как ты любишь, как я люблю, и … радуемся, что вместе. «Я люблю тебя, Наташ…», — говорю тебе на ухо, а ты ласкаешься кошечкой и отвечаешь: «Я тебя тоже, Паш». А потом мы засыпаем с блаженной улыбкой на лице.

Мечты осуществляются. И я верю, что так и будет. Но то, о чем я мечтаю, зависит о нас двоих, от того, хочешь ли ты того же… И если в твоем сердце живет любовь, никто и ничто не помешает быть нам вместе. Я тебя никому не отдам, Наташ. И рано или поздно мы встретимся, и у нас все будет хорошо. Как было. Даже лучше. Лишь бы ты хотела того же, что и я.

Люблю тебя. Твой Пашка».

Наталья положила разорванное письмо на кровать. Слезинки, одна за другой, стекали по щекам.

— Паша… Паша… — проговорила Наталья дрожащим голосом и уткнулась в подушку лицом.

— Наташенька, я дома! — послышался голос Давида.

Наталья подняла голову, утерла слезы, быстренько спрятала письмо под подушку, легла на бок и закрыла глаза.

— Родная, ты здесь? — Давид вошел в спальню, подошел к Наталье и чмокнул в щечку.

— Уснула… — еле слышно проговорил он. — Спи, Наташенька. Поедем чуть позже.

Давид еще раз поцеловал Наталью и тихонько вышел из комнаты. Наталья открыла глаза, легла на спину и минут двадцать с безразличным выражением лица смотрела в потолок. Расковыряла рану на сердце своим любопытством. Болит.

— Очень больно, вот тут, — тихо сказала Наталья, положив руку на грудь.

Бес сомнения прокрался в душу. Наталья вновь думала о Паше, вспоминала каждую минуту с ним. Да, Паша прав, она была с ним счастлива. На все сто. И, наверняка, такого счастья, особенного, она больше не узнает. Возможно, будь у Натальи две жизни, одну из них она прожила бы с Пашей, хоть в шалаше. Но жизнь одна.

Наталья еще минут десять полежала, потом достала письмо из-под подушки, кусая губы, пробежала глазами. Вздохнула. Встала. Прошла в туалетную комнату, разорвала письмо на маленькие кусочки.

— Надо ставить точку. Жирную точку, Наташ, — сказала она себе, покусывая губы. — Прощай, Паша! Прощай! — выдавила из себя, выбросив остатки прошлого в урну.

Наталья приняла душ, долго рассматривала себя в зеркале. Взгляд печальный. Какой-то обреченный. Несчастный. Сожалеющий.

— Давай, Наташка, бери себя в руки! Ну ее к черту, эту любовь. Другая мне жизнь нужна, другая… Мне и ребенку. Прости, Паша, прости. Я не та женщина, которая тебе нужна. И ты не тот мужчина, который нужен мне. Забудь, Паша, забудь меня. Как можно скорее. Нам лучше будет друг без друга. Я знаю. Я уверена, Паша, — глаза Натальи вновь прослезились. — Все! Кончай реветь! Все! Нет Паши в твоей жизни и никогда не будет. Нет любви в моем сердце, и никогда не будет. Я не люблю тебя, Пашка. Не люблю. И не любила. Любовь — это иллюзия. Забудь, Паша, забудь меня. И я… и я забуду тебя…

Наталья минут пять стола перед зеркалом, повторяя, что не любит Пашу и никогда не любила, и что он ей не нужен, и она забудет его уже завтра. Говорила и плакала. Плакала и говорила.

— Я запрещаю тебе думать о Паше, — наконец приказала себе Наталья, утирая лицо.

В самом деле, какая любовь! На носу свадебное путешествие, радужная жизнь. Все идет по плану Наташеньки, даже лучше. А тут — любовь. Бред! Кто откажется от денег, больших денег, ради любви? Кто? Может, и есть такие идиоты, но в их число Наташенька не входит.