Интрижка - Кристен Эшли

— Элиза, она была три года назад. Я любил ее. Этого не изменить. Я любил ее, и она разрушила меня, когда ушла, потому что так сильно я ее любил. Я не собираюсь извиняться за это, или отрицать этого, или ходить с тобой на цыпочках по тонкому льду, пока мы выясняем, что есть у нас и почему это так чертовски хорошо, так чертовски интенсивно и так чертовски все.

Я снова моргнула, глядя на него.

Он думал, что мы были…

Всем?

— Я подумал, что ты этого захочешь, — продолжил он. — Ты хотела бы знать, что мужчина в твоей жизни может испытывать такие глубокие чувства к женщине, с которой он решил провести остаток своей жизни. Но с ней этого не произошло. Она ушла. Я не был Спящей Красавицей, без сознания и неподвижно, ожидающий ее возвращения. Жизнь идет своим чередом. Я встретил тебя. Она — горько-сладкое воспоминание, и теперь она вернулась в мою жизнь, а с тех пор, как ты прочно в ней обосновались, то, к сожалению и в твою. Но факт остается фактом: она — воспоминание.

— Она прекрасна, — сказала я ему то, что он наверняка знал.

— И что?

— Я… ну, она одевается как ты. Вы… вы двое… — Я сглотнула и закончила: — Подходите друг другу.

— Что тут сказать? Ее образ рокерши-наездницы — крутой. Всегда был таким. Но я не трахаю ее. Я трахаю девушку в платье с декольте, которое напоминает мне, как сильно мне нравятся ее сиськи, и, детка, это не просто сексуально. Это взрывоопасно. Платье с гребаными птичками, и оно все равно такое сексуальное, что, лишь взглянув на него, я хочу задрать подол к талии, а еще лучше, чтобы платье лежало на полу у кровати, моей кровати, твоей кровати, мне все равно. Но будь уверена, причина не в этом, я хочу быть с тобой не из-за нашего с ней прошлого. Я просто хочу быть с тобой.

Я отстранилась, не физически, и по раздраженному взгляду, который бросил на меня Джонни (или еще более раздраженному), поняла, что он это почувствовал.

И все же я ничего не могла с собой поделать.

— Так ты хочешь трахать меня, — заявила я, и я не могла скрыть обиду в голосе.

— Ну, да, — выдавил он. — Бесспорно, Из, ты — лучшая любовница, которая у меня когда-либо была. Никто даже близко с тобой не сравнится. Ты не на первом месте. Ты дала новое определение первому месту.

Что ж, это своего рода комплимент.

— А еще мне хочется больше твоего гуакамоле, — постановил он. — И теперь я каждый день просыпаюсь в гребаные пять утра, потому что не могу спать, зная, что ты здесь, — он махнул рукой, указывая на конюшни, — заботишься о лошадях в одиночку. Каждую ночь, Элиза, я ложусь спать, перебираю в уме все свое дерьмо, думаю о тебе и гадаю, трогаешь ли ты себя, думая обо мне. Кроме ночи после «Звезды». Тогда я не сомкнул глаз, не в силах выбросить из головы, что ты здесь одна, и как тот ублюдок издевался над тобой. Не могу выразить, какое облегчение я испытал, услышав, что твоя сестра с тобой. Я был рад за тебя, потому что знаю, ты ее любишь, и потому что ты здесь не одна, и о тебе есть кому позаботиться.

Я неподвижно сидела у него на коленях, в его объятиях, уставившись на него и забыв, как дышать.

Джонни не забыл.

Он вздохнул, продолжая смотреть на меня.

— Последние две недели я много времени провел, злясь на Шандру, не потому, что она сбежала от меня, а потому, что позвонила и все испортила, прежде чем я смог сводить тебя в поход. И я потратил много времени, гадая, получила ли ты пионы и футболку, и задавался вопросом, стоило ли мне вообще их посылать, или это ухудшило ситуацию, и мне нужно поговорить с тобой об этом. Итак, в конце концов, я потратил много времени, просто думая о тебе, и, да, часть его я посвятил мыслям, что хотел бы сделать с тобой, чтобы заставить кончить.

— Значит, я тебе нравлюсь, — прошептала я с придыханием.

Он нахмурился, будто хотел придушить меня, затем откинул голову на спинку кресла и уставился в потолок.

— Приму за «да», — пробормотала я.