Ренни - Джессика Гаджиала

Я не считала его таким сентиментальным, таким мудрым. Честно говоря, я обнаружила что это более тревожно, чем думать, что он был просто загадкой.

— Мой отец сказал мне кое-что действительно стоящее, когда я была моложе, — внезапно сказала Эшли, вырвав меня из моих собственных кружащихся мыслей. Когда мой взгляд встретился с ее, она пожала маленьким плечиком. — Он сказал мне, что люди, которые оказывают наибольшее влияние на вашу жизнь, те, кто потрясает вас до глубины души, кто заставляет вас действительно думать и чувствовать, обычно являются теми, кого мы отчаянно пытаемся оттолкнуть. Где-то по пути он обвинил в этом Дисней, — добавила она с ухмылкой, — и любовные романы, мы узнаем, что любовь красивая, цветущая и согревает сердце. Но дело не в этом. Любой, кто когда-либо был влюблен, по-настоящему влюблен, знает, что это пытка. Это уродливо и грязно и выявляет абсолютное худшее наряду с лучшим в вас. Это больно, потому что это заставляет вас противостоять каждому аспекту себя. Это выводит вас из зоны комфорта. И люди, ну, мы любим наши зоны комфорта. На самом деле мы склонны любить свои зоны комфорта больше, чем своих партнеров, поэтому любой, кто приходит и пытается вытащить нас из них, ну, мы обязательно отталкиваем их, чтобы мы могли сразу же вернуться в это комфортное чувство.

— Сколько тебе было лет, когда он сказал тебе это? — спросила я, желая сменить тему, вместо того чтобы согласиться с правдивостью этого заявления.

— Двенадцать. Когда он впервые заподозрил, что я лесбиянка, и я сказала ему, что больше не собираюсь дружить с Дженни.

— Потому что у тебя были к ней чувства, — догадалась я.

— Вот именно.

— Я думаю, мне бы понравился твой отец, — сказала я, имея в виду именно это. Было так редко встретить родителей, которые не только принимали своих детей такими, какие они есть, но и пытались убедить этого ребенка, что это нормально — быть такими, какие они есть, в обществе, которое говорит им что угодно, но только не это.

— Он мудрый человек, — сказала она, кивнув. — Может быть, тебе стоит подумать об этом, а? Потому что я думаю, что ты сейчас злишься, потому что тебя вырвали прямо из твоей маленькой зоны комфорта, и ты напугана и не уверена в себе. Но тебе нужно остановиться и подумать о том, что за двадцать с лишним лет ничто и никто не смог этого сделать, чтобы вытащить тебя из этой зоны комфорта. Так что же говорит о Ренни и твоих чувствах к нему то, что он смог это сделать?

С этими словами она встала и вышла.

Очевидно, я была окружена очень мудрыми людьми, сама того не подозревая. И все они были действительно хороши в этом «скажи что-нибудь потрясающее и уйди, как герой боевика, небрежно уходящий от взрыва, который они только что устроили».

Хуже всего было то, что она (и ее отец) не ошибались. Я знала достаточно людей, чтобы знать, что любовь редко бывает красивой. Любовь была убийственным самоубийством. Любовь — это перерезанные запястья. Любовь была депрессией, которая никогда не проходила.

Потому что любовь, ну, любовь была страшной. Это было так страшно, что вашей рефлекторной реакцией было спрятаться от нее или встретиться с ней лицом к лицу и в конечном итоге взорвать ее изнутри.

Привязанность была легкой. Комфорт тоже. Затем, поскольку где-то на этом пути мы поняли, что лучше ни к чему не испытывать слишком глубоких чувств, мы начали брать эти две вещи и называть это любовью. И, честно говоря, многим это удалось. Многие люди строили свою жизнь и новые поколения на основе любви и комфорта.

Но привязанность и комфорт не были любовью, они были безопасностью.

Любовь была жестокой, кровавой и, прежде всего, рискованной.

Сталкиваясь с ней, мы слишком часто понимали, что не готовы идти на такой риск.

Мы были трусами.

Я была трусихой.

Я бросилась обратно на кровать, прижимая ладони к глазам.