Предположение - Аврора Рейнольдс

— Я была бы готова, если бы меня не рвало каждые десять минут, и я не бегала писать каждые пять из-за твоего ребенка. Так что, если ты хочешь найти виновато — посмотри в зеркало.

— Детка, я разбудил тебя четыре часа назад, зная, что тебя тошнит по утрам, и тебе нужно время, чтобы проснуться и миллион раз сходить в туалет, прежде чем мы сможем выйти из дома.

Я хмурюсь еще больше и сжимаю кулаки.

— Я хочу познакомиться со своим ребенком, детка, — мягко говорит он, легкая улыбка появляется на его губах, он обнимает меня за талию, проводя большими пальцами по животу. Все раздражение, которое я чувствовала несколько секунд назад, уходит, и тогда появляются слезы. — Что мне с тобой делать? — спрашивает он, замечая, что глаза у меня на мокром месте.

— Любить меня, — говорю я, когда он притягивает меня к своей груди. Гормоны во время беременности — просто убийство. В одну минуту я чувствую себя на вершине мира, а в следующую — хочу кого-нибудь пристукнуть. К счастью, Кентон любит меня всегда.

***

— Значит, сегодня важный день? — спрашивает медсестра, протягивая мне халат. Я смотрю на нее, улыбаюсь и киваю. — Ладно, я дам тебе переодеться, а доктор будет через несколько минут. — Она закрывает за собой дверь, и я начинаю раздеваться.

— Нервничаешь? — спрашивает Кентон.

Я поворачиваюсь к нему, брови сходятся вместе.

— С чего бы мне нервничать?

— Ну, а вдруг будет девочка? — он пожимает плечами.

Я улыбаюсь и смеюсь. У всех его двоюродных братьев девочки; кажется, их первые дети всегда девочки. Не знаю, с чем это связано, но мы уже говорили о поле ребенка, и Кентон всегда утверждал, что будет счастлив в любом случае, лишь ребенок был здоров.

— Почему ты спрашиваешь об этом? — говорю я, заканчивая раздеваться и надевая медицинскую сорочку, затем взбираюсь на кушетку.

— Вчера вечером я разговаривал с Нико. Он рассказал мне, что девочек воспитывать сложнее, и как с девочками он беспокоится без остановки, но с мальчиком его эмоции уравновешены.

Несколько недель назад у Нико и Софи родился сынок. Уверена, что мальчишки — это совсем другое дело, но не могу себе представить, чтобы все так уж кардинально отличалось.

— Значит, ты нервничаешь? — спрашиваю я.

— Я думаю о тебе без остановки целыми днями, — мягко говорит он, отчего я задерживаю дыхание. — И беспокоюсь, что у меня не останется достаточного количества сил кого-то еще.

Я выдыхаю, и на сердце становится легче.

— У тебя самое большое сердце из всех, кого я знаю. — Я спрыгиваю с кушетки и подхожу к нему, запускаю пальцы в его волосы. — Неважно, будет у нас мальчик или девочка, я знаю, что ты найдешь место для всех нас.

Он запрокидывает голову и смотрит мне в глаза.

— Люблю тебя, детка.

— Я тоже тебя люблю.

Я тянусь к нему и целую как раз в тот момент, когда открывается дверь и входит доктор.

— Как у вас дела, ребята? — спрашивает Дениз, наш врач.

Кентон встает, чтобы обнять ее, а Дениз улыбается и обнимает его в ответ, похлопывая по щеке. Дениз около семидесяти лет, и ей, вероятно, следует уйти на пенсию, но при первой встрече она сказала мне, что, вероятно, будет работать до самой смерти. Когда-то она принимала Кентона, и будет принимать нашего ребенка, если все пойдет по плану.

Я возвращаюсь к кушетке и ложусь на спину, прежде чем ответить:

— У нас все чудесно.

Я улыбаюсь ей и провожу рукой по животу.

— Ну, ты выглядишь очень хорошо, и все результаты УЗИ, которые мы делали, выглядят идеально. Мне нужно проверить тебя, чтобы убедиться, что все в порядке, а потом мы посмотрим, кто у тебя.

— Звучит неплохо, — говорю я.