Мой палач - Дана Блэк

И когда я уже на грани терпения нахожусь - начинает двигаться. За бедра приподнимает меня, и я скольжу по нему выше, туго, тесно, плотно, так медленно поднимаюсь, его рукам подчиняюсь, и стекаю обратно вниз.

- Одежда, - одними губами требует Кирилл и скатывает ткань.

Торопливо высвобождаю руки, волосы лезут в лицо и путаются, через голову стягиваю платье и дрожащими пальцами царапаю спину, с трудом справляюсь с застежкой бюстгальтера.

Бретельки падают с плеч, и белье летит на пол, к платью.

Сижу в трусиках, сдвинутых в сторону и покрываюсь мурашками. Завожу руки назад и упираюсь ладонями в его ноги. Выгибаюсь в спине.

И шумно дышу, с каждым глубоким толчком во мне, с каждым движением члена все ближе к краю оказываюсь, никак не могу распробовать, что это такое, почему меня так потряхивает, и жаром обдает лицо.

В груди тянет что-то томительное.

Громко вскрикиваю, когда он губами обхватывает сосок и втягивает в рот. Прикусывает его, по коже запуская волны удовольствия, нежусь в них, теряюсь и тону, и не сразу замечаю, что тиски на бедрах становятся жестче.

Он словно фиксирует меня на месте, и двигается, быстрее и быстрее внутри моего тела, проталкивается в меня и выходит, и с силой врезается снова.

Удержаться не могу и со стонами наваливаюсь на него, подскакиваю и падаю, со звонкими шелпками с ним сталкиваюсь и просто изнемогаю, и не понимаю ничего.

Это уже второй раз.

А я в изумлении сжимаюсь от яркой вспышки внутри, с которой лопается во мне что-то, и сотни иголочек врезаеются в кожу.

Глава 28

Отжимаю волосы в полотенце.

Стою перед зеркалом и оглядываю себя со всех сторон.

Платье за день пропахло пылью, а потом и ароматами клуба, натягивать его на чистую кожу не хочется.

Белье тоже.

На трусиках несколько мазков крови - доказательство, что я до двадцати лет как спящая красавица не жила, а где-то в башне была заперта.

Под краном быстро застирываю ткань. То и дело бросаю взгляды на свое отражение.

Мокрые волосы разбросаны по голым плечам. На груди аллеют свежие засосы. Живот впалый, урчит, я все таки очень голодная, особенно после того, что чем мы занимались с Кириллом.

И уже два раза.

Стою и краснею. Мыльными пальцами трогаю лоб.

Температуры нет. А мне так жарко, словно я у плиты с самого утра кручусь в толстом свитере.

Не могу просто.

Развешиваю трусики на сушилке для полотенец и переступаю на месте босыми ногами.

Закусываю губу.

И ощупываю целлофановую упаковку с белым махровым халатом.

Он мягкий, теплый и наверняка безразмерный, я утону в нем.

Кошусь на крючок, на котором болтается рубашка Кирилла.

И решительно сдергиваю ее.

Перед зеркалом надеваю.

Она тоже несвежая, слегка пахнет машиной, бензином, и его парфюмом. Кедр и сандал, немного трав.

С удовольствием вдыхаю этот запах и застегиваю пуговки.

Со всех сторон смотрю на себя.

Края рубашки доходят до середины бедра, а если руки поднять, то задираются...очень неприлично. Чувствую себя, как в фильмах, после бурной ночи, возле сковородки с ароматными блинчиками ему на завтрак.

Не знаю даже, любит ли он блинчики.

Я их и готовить не умею, у папы дома на кухню заходить можно только за фруктами для перекуса, в остальное время там повар хозяйничает.

Да и вообще. Сейчас не утро.

Еще не кончилась ночь.

Тихонько приоткрываю дверь и выглядываю в комнату.

Он уже вернулся. Сидит на кровати. На сервировочном столике расставляет тарелки.

Горят свечи в розовых подсвечниках.

И это не похоже на романтику, кажется, он просто свет включать не хочет, свет все испортит.

Он поднимает голову.

Смотрит на меня долго, пристально, с ног до головы изучает мою фигуру в своей рубашке.

И неясно по нему, нравится ли, то что он видит. Может, он злится.