Круги на воде - Алеата Ромиг (2023)

Оскорбительным для Натали было требования к мытью. Согласно правилу Декстера о самоудовлетворении принятие ванны в одиночестве было запрещено с тех пор, как она тут появилась. Ему было недостаточно, что он мог всегда наблюдать за ней в камеру, он настаивал на личном присутствии. Сначала он буквально мыл её, словно маленького ребёнка, нуждающегося в помощи. Если его рука водила губкой или мочалкой, то в награду ей доставался яркий аромат соли для ванны, мыла, шампуня и кондиционера. А после того, как он вытирал её — всё её тело, он приказывал ей лечь на матрас и покрывал её кожу бархатистым лосьоном. Запахи менялись, но их присутствие пропитывало затхлую комнату, витая ароматным облаком.

Хотя Декстер провозглашал, что Натали его, принадлежит ему, он был для неё совсем чужим. Его прикосновения стесняли её, она неосознанно напрягалась.

Ничего не оставалось личного — ничего. Декстер требовал озвучивать её мысли и чувства на всё, что он делал, что ему приходилось делать для неё: на любое вознаграждение или наказание.

— Скажи мне, что ты чувствовала, когда я шлёпал тебя.

— Это больно. — Ответ был честным, и она не раздумывала.

— Нет, клоп. — Декстер дотронулся до точки между грудями там, где находится сердце. Не то, что гоняет кровь, но метафорическое, контролирующее эмоции. — Как ты себя чувствовала?

Разговор был хуже самого действия.

Одно дело, когда тебя заставляют стоять часами в углу, как нашалившего ребёнка, а другое — описывать унижение. Одно дело, когда тебя заставляют ползти к его ногам и сидеть между его коленей, подобно собачке, а другое — признаться, что от стыда ты возбудилась.

Без зеркала она не могла увидеть своё лицо, но могла рассмотреть, как синяки расцвечивают её кожу. Первый, который он оставил на бедре во время полёта, уже побледнел, но появились другие. Некоторые, не очень заметные, были такие болезненные, что было трудно сидеть. Другие появились от связывания или от жёсткого пола.

Когда Натали призналась, что ей не нравится, что её моют, Декстер перестал. Он её услышал, и она должна была быть счастлива. Но она не была. С этого момента мыло, которое он приносил для её купания, было грубым, с сильным запахом. Вода без соли для ванны пахла серой и сушила ей кожу. Шампунь еле пенился, и, конечно, исчезли лосьоны. Натали теперь могла сама себя помыть под его наблюдением, но её честность имела свою цену.

Теперь у неё были принадлежности: простыни, полотенца, одеяло, но все они были лишены одного — цвета. Единственно, что выходило в её жизни за рамки белого, появлялось с приходом с Декстера: его сверкающие глаза, его джинсы — голубые или чёрные, цвет его рубашек. Это зачаровывало её каждый раз, когда он входил. Так бывает, когда смотришь на чёрно-белую фотографию с одним красным цветком или синим зонтиком, и её внимание фокусировалось на многообразии оттенков. Она следила за каждым его движением, насколько могла из того положения, в котором находилась в тот момент.

В тот день, когда на нём была зелёная рубашка, она вспомнила о полях в Айове. Синяя напомнила о небе в ясный летний день. Даже чёрный имел смысл, был контрастом к белому её комнаты.

Через недели её жизнь превратилась в предсказуемую рутину. Иногда она просыпалась до того, как появлялся Декстер с завтраком, иногда она спала. Но это неважно, она быстро выучила звуки его появления после слишком медленной реакции на них и последовавших наказаний, Натали мигом вставала так, как он требовал, презентуя всю себя, когда он входил.