Право на Одиночество - Евгения Шамшина (2023)

Астахов молчал. Он просто не мог говорить. К такому жизнь его не готовила. В этот момент у обоих мужчин пришло оповещение. С разницей в доли секунды. Они озадаченно переглянусь, отвлекаясь от разговора. Сообщение на электронку. Максим сел за свой стол, открывая вкладку в ноуте. Александр же замешкался, копаясь в телефоне. Перевёл взгляд на адвоката, который внимательно смотрел на экран, не моргая. Лицо его стало серо-белым. Это немного испугало гостя. Он понимал, что тот что-то видит. Глубоко вздохнул и зашел в свою почту, ткнув пальцем на новое сообщение. И теперь и его лицо было таким же. Это было короткое видео. Минуты полторы максимум. Первые кадры показывали подвешенные женские руки в наручниках. Какое-то подвальное, плохо освещенное помещение. И уже от этого кровь стыла в жилах. Дальше за волосы поднимали в кадр окровавленное женское лицо. Видео обрывалось. Это была Анна. Мужчины смотрели друг на друга, забыв, как дышать. Это, как плохой фильм ужасов. Сердце Сокольского предательски защемило. И он неожиданно кинулся на Максима, осыпая его бранью и обвиняя в этом. Завязалась драка. Они уже катались по полу, яростно рыча и молотя друг друга. И каждый обвинял другого. Чем бы это закончилось, если бы не вмешались люди Губернатора и не растащили их по углам. Смотрели друг на друга волками. Помятые растрепанные, местами порванные дорогие костюмы. Начищенные до крови физиономии. И такое дикое осознание, что никто из них к этому не причастен. Злая шутка. Если так, то чья? Оба остались здесь в конторе, в этой переговорной, став заложниками этой страшной реальности. Забыли и о делюге, и о прочих проблемах. Все их разговоры были только о том, леденящим сознание, видео. Мила присоединилась к ним спустя пару часов. Шок. Ужас. Паника. И время-палач, мучительно медленно отмеряющее свой ритм. Громов последним приехал на эту вечеринку, уже после девяти вечера. Он поднял на уши полгорода. Но ничего. От слова совсем. Ни следа, ни тени, ни намека. И сегодня им не помогали ни деньги, ни власть, ни положение в обществе. Аня исчезла, как будто ее и не бывало. И лишь одна зацепка. Это видео, пришедшее обоим с неизвестных источников. Жизнь моментально провалилась куда-то к центру земли. Сознание мужчин полыхало в этом удушающем огне страха и неведения. И сейчас ни связи, ни деньги, на безграничная власть… ничего не спасало и не помогало. Громову пришли на помощь все, кто как-то мог помочь. Но не было и призрачной тени надежды. Анна вышла в ночь из своего дома, из подъезда, дошла лишь до сквера в соседнем районе. Это подтверждали случайные камеры наблюдения. И больше не было ничего. Ни следов, ни теней. Она исчезла. Провалилась сквозь землю в этом злополучном сквере. Гипотезы. Предположения. Догадки. И вновь взаимные упреки, и выяснения отношений из серии кто виноват. Очередная словесная перепалка приводит к новой драке. Обессилевшие от переживаний двое мужчин, как два бойцовых петуха, бросаются друг на друга. Понимая, что это глупо. Но искать виноватых проще, чем взглянуть правде в глаза и признать свою вину. Боль прожигала сердце. Отчаяние убивало. Следующим утром было новое сообщение. Ее душераздирающий крик разорвал зловещую тишину маленькой переговорной. Страшный звук металлического хлыста разрезал воздух, словно он был здесь. Окровавленная девичья спина, с неровными рваными полосами, остающимися от мощных ударов. Сокольский оступился, выронил телефон. Перед глазами все закружилось. Ухватился за стол в попытке удержаться, но все же рухнул на пол, на минуту потеряв сознание. Астахов и Громов с белыми лицами и серыми губами. Это было ужасающе. Непостижимо уму. Крик ее еще надолго засядет в их памяти. Кому и зачем это могло понадобиться? Никаких требований. Никаких угроз. Никаких просьб. Открытая и откровенная жестокость. Телефон Громова звонил. Он то уезжал, то возвращался. Не прекращая контролировать и мониторить всю ситуацию в целом. Сокольский был раздавлен настолько, что сидел на стуле тихо, уставившись в одну точку. В его голове не укладывалась эта реальность. Он и сам намедни готов был собственноручно ее удавить… но это для него было, нечто другое… так словно, ему это было можно, а другим нельзя. Странная, воспаленная логика мужского мышления. Ее ужас, боль, отдавались в его мозгу, сердце. Он сходил с ума. Не мог совладать с эмоциями. Астахов держался более сдержанно. К вечеру очередного бессмысленного дня, не давшего никаких результатов, мужчины взрывались. Грызлись по малейшему поводу, как в стае бродячих собак. Уже и Захар был впутан в эти неуместные эмоциональные разборки. Лишь Мила молчаливо наблюдала за мужчинами. Она ещё хоть как-то умудрялась сохранять остатки спокойствия в этом адском кадриле. Ей было особенно тяжело ставить мужчин на место, охлаждать их пыл. День подходил к концу, и веры в лучшее не оставалось ни у кого. Мир привычный сломался, как хрустальная ваза. И новое оповещение, как разряд молнии среди ясного дня. Александр закрыл глаза и опустил голову на руки. Он не хотел. Он не мог этого выносить. Громов смотрел в ноутбук Астахова и одновременно звонил. Мила медленно переводила взгляд с одного участника истории на другого. До Губернатора долетали обрывки их фраз. Даже слух так предательски отказывал. В видео Анна лежала на земляном полу. Ее глаза медленно закрывались, она теряла сознание. Лицо-кровавое месиво. Платье грязно-кровавое изодрано. Руки в подтеках по-прежнему закованы в наручники. Захар, громко хлопая стеклянной дверью, куда-то спешно умчался. Максим от невозможности закурил прямо в помещении. Он шумно затягивался и что-то тихонечко бубнил и бубнил себе под нос. Тревожное утро четверга. Глаза Сокольского глубоко ввалились от переживаний. Он выглядел на десять лет старше своего возраста. Болезненный и уставший. Кисти рук его невольно дрожали. Кружка с остывшим кофе. Астахов много курил, ходя из угла в угол, никак не находя себе места. Вздрагивали от каждого звука, как от пушечного выстрела. Громов прилагал максимум усилий в этом деле, потому что был профессионалом. И ещё потому девушка была для него не пустым звуком, не посторонним человеком. Он был лично заинтересован, хотя и старался отстраняться и абстрагироваться.