День, в который… - Екатерина Некрасова

За Уиллом, который не мог лезть по веревочной лестнице, с борта в конце концов спустили кресло на веревках. Воробей пожелал приятелю счастливого пути с таким выражением лица, что усевшийся было Тернер предпочел проверить узлы.

Никто не заметил, как из-под лавки высунулась мартышка — повертела головой, вспрыгнула на борт и соскочила в воду. Судно, возвышавшееся над баркой, было для мартышки родным домом большую часть ее жизни, и она вознамерилась на него вернуться.

Закинув головы, все смотрели, как кресло на веревках ползет вверх, раскачиваясь и то и дело стукаясь о борт. Тернер, замерший в неестественно напряженной позе, с вытянутой ногой и вцепившись в ручки, должно быть, чувствовал себя полным дураком, — во всяком случае, сам Норрингтон на его месте чувствовал бы себя именно так.

Перешептывались солдаты, исполненные доброжелательности и оптимизма:

— Ставлю гинею, оборвется.

— А я говорю — уронят!

— Чего это…

— Ста-авлю три-и гинеи, — Воробей остался беззаботен. — На то, что мои ребята его поднимут!

На секунду на корме воцарилось молчание. Впрочем, подогретые тремя гинеями, страсти тут же вспыхнули с новой силой, но неожиданно были перебиты отчаянным воплем.

— А-а-а-а!..

Орал толстый Маллроу, тыча пальцем в воду за бортом. Из лазурных глубин глядела морда мартышки — с шевелящейся шерстью, вытаращенными глазами и зажатой в зубах про́клятой монетой.

На барке закричали хором. Элизабет с визгом вскочила с ногами на скамью.

Тут-то пираты и уронили Уилла Тернера.

Была суматоха. Чудом не захлебнувшийся Тернер, который со своей ногой и плыть-то не мог, не придумал ничего лучше, чем вцепиться в мартышку — которая, хоть и стала причиной гибели целого города, все же, будучи неразумным животным, плохо осознавала свое бессмертие, а посему вцепилась в борт шлюпки всеми четырьмя лапами. Вытащили обоих — хотя Воробей, замахав руками, категорически отказался брать мартышку на борт «Жемчужины». Уилла Тернера еле уговорили снова сесть в кресло, которое на сей раз удалось-таки поднять на палубу; затем по веревочной лестнице влезли все остальные, затем подняли багаж; потом Тернера тащили в каюту на растянутом одеяле и переодевали в сухое, а Воробей крутился рядом — с наигранным изумлением похлопал полуголого по плечу:

— Да ты у нас красавец парень, Уилл!

Тернер вспыхнул. Пират из-под ресниц стрельнул глазами на Норрингтона — тот по наивности среагировал непосредственно: отвернулся, закусив губу, чем изрядно развлек капитана Воробья.

Словом, к тому моменту, когда Воробей вдруг испарился, командор был уже весьма зол и потому лишь вздохнул с облегчением. Что было несомненной неосторожностью — он забыл, с кем имеет дело.

Эта мелкая неосторожность стала самой судьбоносной в его биографии. Удача, столь коварно изменявшая ему, на сей раз, по всей видимости, решила его облагодетельствовать, — но позабыла спросить согласия.

XVI

— …Кэп, что вы задумали?

Джек Воробей скорчил гримаску — и тут же нахмуренное лицо его вновь выразило самую что ни на есть напряженную работу мысли.

— Скажи, приятель, — кольцо на смуглом пальце мелькнуло под самым носом у Гиббса, — Пират должен быть одинок, так? Пират не должен интересоваться ничем, кроме золота?

— Вы мне не нравитесь, кэп.

Воробей отвернулся; грустно вздохнул.

— Я и сам себе не нравлюсь.

— Кэп, — Гиббс глядел жалостливо. — Ну кабы еще кто-нибудь другой… Но Норрингтон…

— Вот и я то же самое говорю! — расширенные темные глаза и растопыренные для пущей убедительности пятерни вдруг оказались совсем близко; впрочем, Воробей тут же отшатнулся, развернулся и быстро пошел прочь по коридорчику.

— Кэп!..

Капитан обернулся — приложил палец к губам; повернулся и исчез за поворотом.