День, в который… - Екатерина Некрасова

Плохо понимая, что делает, командор облизнул губы. Слишком близко — это тело, этот запах, голая грудь в вырезе камзола… Вырез камзола сделал свое черное дело: под тяжелым копытом страсти погибли остатки головной боли и здравого смысла. Норрингтон судорожно глотнул воздуху. Пират прижался к нему бедрами, потерся ногой об ногу…

Тут-то в дверь и постучали.

XIV

И все же во второй половине дня двери особняка Дэвидсона вновь распахнулись перед командором. Губернатор, после всего происшедшего утром всерьез задумавшийся о превратностях жизни симулянта, на сей раз принял его в библиотеке, сидя в кресле, — с почти жалобной улыбкой.

— Командор, я надеюсь, хотя бы на сей раз у вас хорошие новости?

Норрингтон сцепил за спиной пальцы рук.

— Вы просили меня… вы неоднократно просили меня найти способ отправить с Ямайки мисс Элизабет с мужем…

Губернатор остался печален:

— Джеймс, я понимаю, что вы хотите мне сказать. Я знаю, что ни один корабль ямайской эскадры не может выйти в море. Я хотел просить полковника Фишера, но теперь… — Он безнадежно махнул рукой. — Джеймс, если бы у вас были дети, вы бы меня поняли. Эта угроза эпидемии… И каждый врач на счету, а бедный Уильям…

Норрингтон сделал вдох. Ему хотелось зажмуриться.

— Я имею в виду «Черную жемчужину».

Губернатор подскочил в кресле.

— Что-о?!

— …Джеймс, «Жемчужина» подошла бы нам, как и любое другое судно, — Элизабет прошлась по комнате, шурша юбками. На ней было уже другое платье — яблочно-зеленое тарлатановое.

Губернатор глядел на нее в ужасе.

— Но дитя мое…

— …Я доверяю Джеку. Но, — Элизабет была решительна, — это трусость. Это недостойно — сбежать из родного города, когда в нем беда… — Вскинув голову, она наконец повернулась к отцу. — Мы с Уиллом останемся.

Норрингтон глядел в сторону. В библиотеке царил полумрак, в узких, как лезвия, солнечных лучах — из щелей между закрытыми ставнями, — мельтешили пылинки. Кругом поблескивали золоченые надписи на корешках из телячьей кожи.

— Элизабет, — командор наконец повернулся, осторожно взял ее за локоть, мягко потянул за собой, — позвольте мне сказать вам несколько слов наедине.

Он подвел ее к кожаному диванчику в углу (тускло блестели золоченые гвоздики в складках тисненой кожи, на полсиденья лежала тень книжного шкафа), но она не дала себя усадить — высвободила локоть.

— Джеймс, вы можете меня не уговаривать. Я благодарна вам за заботу, но…

Подсвечник на резном столике был привставшей на цыпочки серебряной наядой, держащей факел. Из оплывшей кучки белого воска криво торчал черный догоревший фитиль.

— Элизабет, вы желаете Джеку смерти?

У нее, осекшейся на полуслове, расширились глаза — в сумраке они казались темными.

— Что?..

— Его необходимо срочно убрать с Ямайки. То есть зная, разумеется, капитана Воробья… — Норрингтон кривовато усмехнулся. — Но если бы на месте капитана Воробья был кто-то другой… менее… шустрый… то, зная полковника Фишера, я сейчас не дал бы за его жизнь ломаного гроша. А вы — прекрасный предлог. И вам с… — он все же заставил себя это выговорить, — с вашим мужем действительно будет лучше на Барбадосе.

Он говорил, уже понимая, что совершает ошибку. Почти любая девушка на месте Элизабет, несомненно, сочла бы, что лишь ради нее, единственной и неповторимой, из заботы и безответной любви бедняга командор настаивает, неумело прикрываясь каким-то, понимаете ли, паршивым пиратом, которого сам же рвался повесить… и не ради этого ли он и отбил пирата у жаждущего крови Фишера?..

Но Элизабет умна. И он торопливо продолжал:

— Вы ни в чем не виноваты. Вы не поможете этим несчастным, оставшимся без крова, если будете мучиться вместе с ними…