Многие невзлюбили свеннов, как сами называли себя северяне. Им пришлось пройти через многое, чтобы утвердиться на престоле, но не зря этот народ выживает там, где не растёт ничего, кроме мха и кривых берёз. Они вплелись в Залесье, связали себя накрепко с его сильнейшими семьями узами крови, скрылись за личинами залесских имён и пустили корни. Но потомки свеннов никогда не забывали, откуда они родом. Говорят, каждый северянин рождается с кусочком льда в душе. Иногда его даже можно увидеть — в холодных голубых глазах. Но чаще, — сид вдруг перешёл на шёпот, — они скрывают его в самом сердце.

— Пожалуйста, — Гнеда осознавала, что преступает запретную черту, что Фиргалл, наверное, возненавидит её, но какая-то непреодолимая сила толкала девушку попросить, — расскажи, как они встретились, — Гнеда сглотнула, — отец и мать.

Её тихий голос звучал пугающе громко в гулкой тишине.

Янтарные глаза сида вспыхнули и тут же погасли. Он медленно кивнул и начал свой рассказ.

12. Сокол и горлица.

В чертоге было полно народу. Под потолок поднимался смрад дымящих светочей и жировиков. Шум одновременного говора множества людей, перестук соударяющихся чаш и громкий хмельной смех наполняли гридницу таким гулом, словно застолье проходило в пчелином улье.

Бескрайний стол загромождали необъятных размеров блюда с разорёнными, точно города после набега сарынов, кушаньями. Тут и там виднелись кровавые пятна пролитого вина, в которые бобровыми рукавами влипали полупьяные вельможи. Праздничная трапеза постепенно переходила в ту беспорядочную попойку, что составляла неизбежное завершение всякого пира.

Повсюду мелькали излюбленные знатью алый аксамит и меха, тускло и порочно светилось золото, свисавшее толстыми змеями с могучих шей. Здесь собрались самые удачливые люди княжества, предводители дружин, выходцы из знатнейших семей, вятшие мужи.

Музыка звучала громко и весело. Скоморохи пыжились, вовсю задувая в рожки и надрывая струны, ломаясь, выгибая податливые восковые тела. Слуги бегали без устали, оседая под тяжестью огромных братин и жбанов.

Каждый гость мог найти занятие по вкусу: кто-то плясал, завертевшись в вихре многослойных одежд, другие предавались чревоугодию, не забывая восхвалять щедрость князя, иные проводили время в беседах или за игрой.

Девушка улыбнулась, издалека заметив утомлённое лицо отца. Он сидел на возвышении, утопая в пышном, подбитом соболем пурпурном корзно. Руки, обременённые грузом обручьев и перстней, устало покоились на подлокотниках кресла, изредка поднимаясь, чтобы пройтись по пушистым кольцам бороды или принять кубок у стоящего за плечом стольника. Завидев её, как всегда, окружённую служанками, князь оживился.

— Этайн, дитя моё!

Все притихли, обратив любопытные взоры на прекрасную княжну, небывалой красотой известную далеко за пределами земли сидов. Она удалялась в свои покои, чтобы передохнуть, и ныне снова предстала перед гостями. Длинные золотистые пряди, убранные жемчужным очельем, ниспадали на покатые плечи, переливчатые складки богатого наряда, которые она придерживала тонкими, унизанными кольцами пальцами, неясно обозначали очертания ног. От вечерних холодов девушку спасала накидка, отороченная пушниной.

Взоры собравшихся летели в неё, словно стрелы, но Этайн не замечала их, спокойно проходя через палату в наступившей тишине, нарушаемой лишь звуком её лёгких шагов и шелестом расшитого сверкающими каменьями подола.

— Батюшка, — негромко произнесла она, почтительно поклонившись.

Аэд поднялся на ноги и, не скрывая радости при виде дочери, порывистым движением протянул ей руку, возводя на кресло рядом со своим. Усевшись, девушка направила сияющий взор на собравшихся, и все они, осенённые эти взглядом, убеждались, что княжна по праву называется прекраснейшей из детей сидов.