Но в тот момент я была благодарна ему за то, что он дал мне что-то еще:

Время.

Свободу.

Шанс не волноваться.

И мне не пришлось продавать свою душу — или свои чувства — чтобы сделать это.

Так что я сидела и плакала, чувствуя, что мой мир внезапно изменился.

Но на этот раз это был не сон.

Это была реальность, и клочок бумаги в моей руке доказывал это.

Глава 25

Ладно, время хандрить закончилось.

После того, как я немного выпала из реальности из-за чека в банкомате, я решила, что собираюсь отпраздновать.

Не праздновать, как это делал Коннор, с шестнадцатью блюдами и обслуживанием номеров.

Только обед. Хороший обед и бокал вина. Я разумная девушка (обычно), и размышления о годе финансовой свободы заставили меня захотеть сохранить деньги.

Ммм… может быть, два бокала вина.

Я нашла симпатичный маленький ресторанчик у сумасшедшего крытого канала, который проходил через торговый район Венецианца. Было уже достаточно поздно после обеденного перерыва, поэтому меня посадили у кованых перил, чтобы я могла наблюдать за проплывающими мимо гондолами. Ребята в бело-черных полосатых рубашках с красными шарфиками толкали лодки шестами. Тем временем люди в гондолах снимали все происходящее на свои айфоны. Или целовались. Или снимали на айфоны свои поцелуи.

Это выглядело забавно. Мне было интересно, сделает ли Коннор что-нибудь настолько в стиле Вегаса.

Скорее всего, нет. Он бы сказал: «Давай просто полетим в Венецию и сделаем это по-настоящему».

Это было бы здорово, но не совсем то, что мне нужно. Чего мне действительно хотелось, так это увидеть, как он морщится. Я решила, что могу поднять этот вопрос, а потом, когда он откажется, высмеять его за снобизм.

Но был шанс, что он скажет «да». И это сделало бы жизнь Джонни очень трудной. Бедняга, наверное, все время будет выпрыгивать из кожи вон… если Коннор вообще пустит его на яхту.

С другой стороны, у нас был целый «Нормальный день», и он катался на чертовом колесе на пирсе Санта-Моники, так что, возможно, он действительно согласится на…

— Привет, — сказал кто-то слева.

Женский голос — низкий и хриплый, как у Лорен Бэколл, когда ей было двадцать и она снималась в черно-белых фильмах.

Я обернулась, ожидая увидеть официантку.

Она не была официанткой.

Однако незнакомка была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела. Лицом к лицу, или даже в кино, или на страницах журнала. У нее была фарфоровая кожа, скулы, как у манекенщицы, глаза цвета изумрудов, идеально вылепленные нос и губы. Ее золотистые светлые волосы были собраны в подобие прически или шиньона, который подчеркивал ее длинную, изящную шею. Каждая прядь была безукоризненно уложена.

На ней был очень хороший деловой костюм — белая шелковая блузка, серая юбка-карандаш, дорогой сшитый на заказ жакет. Все было либо достаточно плотно, либо достаточно высоко, либо достаточно низко, чтобы показать потрясающую фигуру, длинные ноги и крошечную талию.

Ее макияж был неброским, она не носила много украшений. Крошечные бриллиантовые серьги, дополненные маленьким бриллиантовым кулоном на тонком золотом колье. Пара колец с бриллиантами и рубинами — правда, ни одного на безымянном пальце левой руки.

Ей, вероятно, было около двадцати, хотя я только предполагала, потому что она была очень высокой. По сравнению со мной, во всяком случае. На ее лице не было ни единой морщинки — ни морщинки от смеха, ни морщинки от улыбки… просто гладкая, идеальная кожа.

Она была красива элегантным, чопорным, правильным образом, со стилем, вкусом и изяществом в придачу.

Короче говоря, она выглядела как Золушка, которая ушла и получила работу топ-менеджера из списка пятисот наиболее крупных мировых компаний.

А потом побывала на каком-то съезде в Вегасе.