Развод Я не вернусь - Софи Сорель

Я забрела в небольшой зал. Здесь никого не было, и царил полумрак. На стенах висело всего несколько картин: по три небольших с каждой стороны узкого помещения и одна размером побольше в самом центре, напротив входа. Вот эта-то последняя не могла не привлечь моего взгляда. Это была современная абстракция. Понять, что изобразил художник, я не смогла, но сочетание цветовых пятен затянуло меня в свой лабиринт. Красно-оранжевые сполохи с плавными переходами в пастельные, а затем спиралью закручивающиеся в темные вплоть до черного заставляли затаить дыхание.

«Йохим Горски» гласило имя на табличке.

— Акустико де лос сентидос, — послышался позади низкий голос, от которого по телу побежали мурашки, а сердце тут же пустилось в галоп. — «Акустика чувств». Невероятная вещь, правда?

— Красиво, — призналась я.

Я чувствовала жар, исходящий от стоявшего совсем рядом за моей спиной Спартака. Моих ноздрей коснулся такой узнаваемый аромат его туалетной воды.

— Что ты на ней видишь? — спросил он.

Задумавшись, я пристальнее всмотрелась в картину, а потом, после долгой паузы, ответила:

— Я вижу вспышку или озарение. Знаете, как бывает у гениальных людей? Они мучатся, долго не могут разродится новой идеей, будь то картина, книга или музыка, а потом — бах! — и в одну секунду в голове происходит вспышка. И вот уже рождена новая гениальная вещь. Мне кажется, эта картина именно об этом. Пламя, бушующее внутри.

Мое красноречие закончилось, и я с интересом покосилась на Спартака. Он чуть ласково смотрел на меня, на губах его играла легкая улыбка.

— А вы, Спартак Александрович? Что видите здесь вы?

— Я? — он взглянул на меня серьезно. — Я вижу реку, скованную льдом. На поверхности он полностью запечатал ее, и воде не пробиться. Но там, глубоко внутри, река бурлит и жаждет вырваться наружу. Но, как и всему в природе, льду нужно дождаться весны, чтобы дать трещины. И как только река найдёт лазейку, через которую сможет пробиться, то ее уже ничем не остановишь. — С этими словами Спартак наклонился совсем близко к моему уху и, коснувшись рукой моей спины как раз там, где заканчивалось платье, обнажая лопатки, прошептал: — Я вижу страсть, Лада, страсть, томление и жажду, скованную льдом, но мечтающую выплеснуться наводнением.

Я почувствовала, как у меня пересохло во рту, как сердце замерло, а потом рвано затрепыхалось в груди.

— А вы, оказывается, поэт, — наконец ответила я, добавив голосу ироничных ноток. — Что бы ни имел в виду художник, это не так важно. Эта картина никак не впишется в ваш интерьер.

— Но она тебе нравится? — сузил Спартак полыхнувшие огнем глаза.

— Очень, — кивнула я.

Развернувшись, я пошла в следующий зал, где столпилось большинство посетителей.

Глава 29

В Москву мы вернулись в воскресенье во второй половине дня. Я сходила к папе, мы поболтали о моей поездке и о том, что буквально через пару дней он собирался улетать к маме и Вике в Феодосию. Потом мы созвонились по видеосвязи с нашими, и вскоре я вернулась домой.

На душе было тоскливо и неспокойно. Я скучала по Вике, но ничего не могла поделать: работу никто не отменял. И хоть Дмитрий Иванович дал мне карт-бланш на появление в офисе, все же работать мне было удобнее всего именно оттуда. Тем более все эскизы, нарисованные для Спартака, мне предстояла перевести в электронный формат и создать 3D-модель. Обычно я работала так: сначала делала наброски от руки, показывала их клиенту, при необходимости вносила правки, затем все это представляла в виде компьютерной трехмерной модели, чтобы клиент мог воочию увидеть, как будет выглядеть его жилье; затем наступала пора выбирать материалы и предметы интерьера, ну а потом — непосредственно работы на самом объекте, где я следила за всеми этапами преображения голых стен и пустых комнат в красивые и уютные помещения.