Мне нравится, как она держится, высоко подняв подбородок и сжав губы. На ее губах нет и намека на извинение, и я рад. Я не хочу, чтобы она сожалела. Я просто хочу, чтобы она была моей.

Зажимы все еще плотно обхватывают ее соски, когда я пересекаю комнату и прижимаюсь губами к ее губам, металл впивается мне в грудь. Мои руки зарываются в ее волосы, когда я прижимаю ее лицо к своему, вдыхая воздух, который она выдыхает, и наслаждаясь мягкостью ее губ.

Я хочу сказать ей, какая она красивая, какая совершенная, удивительная и чудесная, но мой тупой гребаный мозг хранит похвалу в тишине, не давая мне выразить все, что я чувствую. Если когда-нибудь и было подходящее время сказать это, то сейчас именно оно. Но я слишком парализован страхом, боюсь, что в тот момент, когда я скажу, как много Мия значит для меня, она разобьет мне сердце. Подведет меня. Убьет мой дух. Поэтому я держу свои чувства под контролем, а слова — при себе… решив вместо этого использовать свое тело.

Я готов сказать ей только то, как сильно я хочу ее трахнуть, но не то, как сильно я хочу удержать ее.

— Развернись, черт возьми, — бормочу я ей в губы. И когда мое внимание привлекает движение, я вспоминаю, что мы в комнате для вуайеристов, и за нами наблюдает почти дюжина человек. Паника разливается по моим венам, когда я бросаюсь к окну, чтобы задернуть занавеску, скрывая нас от их взгляда.

— Не надо, — восклицает она.

— Нет, Мия. Ты моя. Блять, моя. — Рычу я, расстегивая ремень, и возвращаюсь к ней.

Я никогда не чувствовал себя таким собственником. Но эта потребность не только в моем члене. Это у меня в крови, пульсирует в венах, это дикое желание быть внутри нее и сделать ее своей.

Я больше не утруждаю себя поцелуями или прелюдией. Она уже мокрая и готова для меня. Моя, чтобы взять.

Эта публичная демонстрация пробудила во мне что-то такое, что я не хочу подавлять. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким живым или связанным с другим человеком.

— Гаррет, — хнычет она, когда я разворачиваю ее и прижимаю верхней частью тела к кровати. Ее трусики отрываются грубым движением, и я прижимаю свой нетерпеливый член к ее влагалищу, уже влажному от ее собственного оргазма, что облегчает проникновение в нее. В тот момент, когда ее жар поглощает мой член, я издаю глубокий стон удовлетворения.

— Мне не нравится, что ты выставляешь свою киску на всеобщее обозрение, Мия, но, черт возьми… — рычу я от желания, когда снова врезаюсь в нее. — Это заставило меня захотеть заявить на тебя права гораздо сильнее.

— Да! — Кричит она. Ее пальцы впиваются в простыни, когда она снова прижимается ко мне бедрами.

— Эта киска моя, Мия. Все, блять, мое. Ты бы видела, как хорошо она принимает мой член.

— Да, — снова стони она.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь смотрел на это, прикасался к этому или даже, черт возьми, думал об этом, поняла?

— Да! — Кричит она в третий раз, когда я толкаюсь так сильно, что кровать сдвигается.

Я безжалостно вхожу, наши тела соприкасаются в быстром, грубом ритме. Я трахаю ее не для того, чтобы насладиться этим или продлить его. Я трахаю ее, чтобы заявить на нее права.

— Скажи это, — приказываю я. — Скажи, что ты моя.

— Я твоя, — бормочет она, прижимаясь к кровати.

Я врезаюсь в нее сильнее. — Громче.

— Я твоя, — кричит она.

— Я хочу услышать, как ты кричишь это, Мия. Скажи каждому гребаному человеку в этом клубе, кому ты принадлежишь.

— Гаррет, я твоя! — кричит она.

— Это слишком для тебя, Мия?

Она качает головой и снова двигает бедрами назад. — Сильнее.

С этими словами я протягиваю руку, хватаю цепочку зажимов для сосков и быстрым движением снимаю их. Она кричит, но я знаю, что в эту самую секунду ее тело переполняет адреналин, делая ощущения намного более интенсивными.