Глубже - Робин Йорк

Я хочу сказать Фрэнки, чтобы она не читала эту книгу, которая у нее в руках, эту книгу в мягкой обложке, которую, я помню, девочки читали, когда я учился в старшей школе, поэтому я знаю, что в ней есть инцест, минет и другое дерьмо, которое слишком для нее. Но она мамина дочь, а не моя.

Ничто здесь не кажется моим.

Я говорю себе, что это потому, что я никогда не жил в этом доме. Еще до того, как я уехал в Патнем, когда мама решила переехать сюда к Бо, я остался в трейлере. Я и раньше спал на диване Бо, но я никогда не называл дом Бо своим домом.

Трейлер мой дом, и в нем сейчас живет мой отец.

— Что случилось между тобой и Бо?

Она отмахивается от меня. Берет лежащую на столе Зиппо, несколько раз переворачивает ее, слегка постукивая по столешнице.

— С ним все в порядке. Наверное, недостаточно спал. Он ненавидит, когда ему приходится работать по ночам. Это делает его ворчливым.

— Но на следующей неделе он вернется на работу в дневную смену, верно?

— Верно. — Она опускается в кресло, которое освободил Бо, снимает сабо, которые надевает на работу, и бросает их в кучу обуви у задней двери. На ее носках крошечные маленькие пиццы, и она шевелит пальцами ног, глядя на меня. Я подарил ей эти носки на Рождество.

— Мило, — говорю я.

— Я люблю их.

Она наклоняется вперед и снова берет зажигалку, щелкает ею, пока не зажигает пламя. Лукавый блеск в ее глазах говорит мне, что у нее есть тема для разговора.

— Итак, это первый раз, когда ты по-настоящему принадлежишь мне одной. Расскажи мне все о Патнеме.

— Рассказывать особо нечего.

— Спроси его о его де-е-евушке-е-е, — кричит Фрэнки из гостиной.

Глаза моей мамы сияют.

— Я знала, что у тебя есть девушка. Неудивительно, что ты никогда мне не перезваниваешь.

— Я всегда тебе перезваниваю.

Она закатывает глаза и снова щелкает зажигалкой.

— Да, когда ты не работаешь. — Она наполняет это слово сомнением, как будто я работаю с целью избежать ее.

Половину денег, которые я зарабатываю, я в конечном итоге отправляю ей. Я, наверное, заплатил за журналы на кофейном столике, точно так же, как заплатил за ее носки.

— Дай мне посмотреть фотографию, — говорит она.

— У меня нет девушки.

— У него она есть! — Фрэнки уже стоит на пороге кухни, ее улыбка полна восторга. — Она прислала ему фотографию в бикини.

Черт возьми.

— Она прислала тебе фотографию в бикини, — говорю я, потому что это чистая правда. Я вошел в гостиную и обнаружил Фрэнки со своим телефоном, пишущую Кэролайн, которая только что поделилась своим отпускным снимком, на котором она обнимает более коренастую девушку, ее сестру Жанель. Они обе в бикини, с мокрыми волосами, улыбаются.

Мне нужно перестать ей писать. Перестать смотреть на эту фотографию.

Мне нужно провести четкие границы в своей жизни, потому что это то, о чем я должен беспокоиться. О проблемах на этой кухне. О том, что Фрэнки получает тройки в школе и, похоже, не знает значения слова «конфиденциальность». О то, что ее сиськи растут, и она носит лифчик и футболки, которые рекламируют этот факт для всего мира. Моя голова должна быть занята тем, что происходит между мамой и Бо, и имеет ли к этому какое-то отношение Уайатт Левитт.

О том, что, когда я спросил маму, видела ли она его, она сказала «нет», но не смотрела мне в глаза, а потом стала притворно веселой, как бывает, когда она мне врет.

Я не должен беспокоиться о том, развлекается ли Кэролайн на Карибах, думать о том, когда я смогу украсть двадцать минут, чтобы позвонить ей, есть ли какой-нибудь способ застать ее одну за запертой дверью, когда дом пуст, чтобы я мог говорить с ней грязно, расстегнуть джинсы и подрочить.

— Дай-ка я посмотрю, — говорит мама.

— Нет.