Мой судья - Ольга Лавин

— Поехали, — единственное слово, которое она произнесла прежде чем меня поцеловать.

И я понял, что до дачи мы не доедем. Так сильно хотел ее, что просто сводило скулы от желания.

Свернул в ближайший парк. Время уже позднее, людей нет. Да и вряд ли нас оштрафуют за секс в общественном месте.

— Хочу тебя, Женя, — признается, и снова целует. Страстно, горячо. Так, что просто сносит крышу. Я уже паркуюсь, глушу двигатель, врубаю негромко музыку, пока Майя очень умело и быстро расправляется с пряжкой на моем ремне. Черт!

Садится на меня, когда я откидываю сиденье. Ёрзает на мне, пока я ещё нахожусь в боксерах, ныряю рукой под ее пальто и тут же нахожу грудь и стискиваю сильно и больно, на что она ахает и закатывает глаза.

Секунда и она уже на мне, насаживаю ее на свой каменный член, пока она чуть ли не плачет от такого глубокого проникновения.

Да, вот так. Вот так надо справляться со стрессом. Только так, и никак иначе.

И я начинаю ее трахать. Грубо, не замедляясь не на секунду. Вытра*ать весь страх, что она пережила. Сейчас просто жёстко засадить, а на даче уже буду ее нежно любить. Именно любить. Ведь я ее люблю сильнее всего на этом чертовом свете!

30 Глава

Майя

Любовь — яд? Согласились бы с этим определением? Или же любовь — с*ка? И имеет ли она что-то общее со страстью и одержимостью? Нет. Не имеет.

Эта с*ка — любовь во всем виновата! Моя доверчивость!

Прошло ровно две недели после того, как мы с Женей поехали к нему на дачу, как обвели вокруг пальцев Исакова, как забывались друг в друге по ночам и не только. Мы забывались и утром и днем. И в библиотеке, и в душе, и в бассейне, даже в тренажерном зале.

Я считала, что такой любви не бывает, нельзя раствориться в человеке целиком и сделать его центром своей вселенной. Оказалось, очень даже можно.

Я призналась ему в своих чувствах первая. Не выдержала. Было абсолютно все равно ответит ли он мне взаимностью, но ответил. Как сейчас помню свои слова, сказанные не в порыве страсти, а в тот момент, когда он пытался учить меня кататься на лошади. Нет, не его, а соседской. Лошадей судья не держал, так как считал, что им нужна свобода, а не заключение в неволе. На даче было очень красиво.

Я дико боялась залезать на нее, но он подбадривал, и у меня все вышло. Но в один прекрасный момент она поскакала, оставив судью далеко позади. Не могла удержаться. Было очень страшно. Не хотела разбиться. Ведь свою жизнь посвятила высоте, а тут такое маленькое расстояние…

— Иллас, стой! — Женя бросился за мной, бежал, как очумелый, по грязи, и ему было плевать на все, только бы спасти меня. Иллас далеко не смог проскакать, ведь впереди был высоченный, деревянный забор. Коню пришлось остановиться, ну и мне вместе с ним. Я бы убилась, если бы Женя не успел меня поймать.

— Ты меня очень сильно напугала, пчелка, — признается, весь взмокший от пота и дрожит от холода. Не хватало ему еще заболеть тогда, но этого не произошло. Я свалилась ему в объятия, и он крепко-крепко меня обнял. В это время за Илласом прибежал сосед.

Что — то говорил Жене, извинялся передо мной, но было абсолютно наплевать на него, я смотрела только на своего любимого судью. От которого сердце выпрыгивает из груди и которого хочется целовать каждую минуту.

— Я люблю тебя, — призналась и оставила на губах едва ощутимый поцелуй, когда схватилась за пальто и приблизилась к его лицу.

Он замер на секунды. Молчал и не двигался. Неужели такого взрослого и уверенного мужчину способно вывести из колеи признание молодой и не совсем еще опытной в амурных делах девушки?

— Повтори, — попросил так, что я практически не расслышала. Настолько тихо, ветер полностью приглушал его слова. А ветер был сильным и пронзающим.