Тень Отца - Добрачиньский Ян (1997)

– Вот и не оказывай им так много милостей! – Саломея понизила голос. – Ты знаешь, что Роксана дала деньги фарисеям, чтобы они могли заплатить контрибуцию, которую ты на них наложил?

– Ты знаешь это наверняка?

– Мои шпионы приносят только достоверные сведения. Она дала им деньги, а они ей пообещали, что будут молиться, чтобы Ферор стал царем после твоей смерти…

Ирод промолчал, но зубы его заскрежетали так, словно пила задела торчащий в бревне гвоздь. Темное лицо царя приняло пепельный оттенок. Какое-то время он сидел молча, но в конце концов резко сказал:

– Я еще не умер. Ферор получил Перею[10], и с него довольно. Я сам убедил римлян, что он должен ее получить. У него нет сына, следовательно, после его смерти край должен вернуться ко мне. Но раз Роксана строит заговор, я прикажу Ферору покинуть Иудею. Пусть возвращается к себе. Ты права, это она настраивает его против меня…

Вдруг с характерной для себя способностью переходить от одного дела к другому он спросил:

– Где сейчас дети Александра и Аристовула?

– Здесь, во дворце. Я полагала, что ты в любой момент пожелаешь решить их судьбу.

Ирод сразу сменил гнев на милость:

– Ты мудрая, Саломея, и ты верна мне – одна ты. Послушай, – он поднял палец и, глядя на нее, сказал со злобной ухмылкой, – я отдам детей под опеку Ферора, ему придется заботиться об их жизни…

Он многозначительно подмигнул, и оба залились смехом.

– Это великолепный замысел, – согласилась Саломея. – Я поражаюсь тебе!

Они вновь засмеялись, но смех тут же утих. Наступила тишина. Ирод стал снова бить по столешнице ножом, который был у него в руке.

– Хочу, чтобы иудеи меня любили… – Ирод вернулся к своим сетованиям. – Они должны меня любить. Никто для них столько не сделал, сколько я. Если бы не я, римляне прибрали бы царство к рукам.

– Ты думаешь, римлянам нужно иудейское царство? – спросила Саломея.

– Римляне алчут власти! – он сухо засмеялся. – Кроме того, неизвестно, когда вновь может начаться война с Парфией[11]. Но они мудры. Они доверяют мне. А я друг цезаря. Я посоветовал всем присягнуть цезарю.

– Против этого, собственно, и выступают фарисеи.

– Глупцы, глупцы! Сначала умоляли римлян прийти их спасти, а теперь строят заговоры против тех же римлян. Что за глупцы эти фарисеи! Не видят, что римляне замыслили нечто, что их еще больше разгневает…

– О чем ты говоришь?

– Мне Сатурнин сказал о желании цезаря провести в царстве перепись, которая совершается по всей империи. Рим желает знать, сколько у него людей и сколько людей у его союзников. Но я-то знаю иудеев. Они не любят, когда их считают. Они думают, что их Яхве не одобряет подсчет и это навлечет на них Божью кару. Я растолковал Сатурнину, что не буду делать перепись. Все должны будут присягнуть на верность цезарю в своих родных городах. А прежде чем присягнуть, они запишутся в родовых книгах. Потом я прикажу собрать книги, и у римлян будет то, чего они хотят.

– Умно ты это придумал.

– Никто меня не превзойдет в ловкости, – хвастливо заметил Ирод. – Помнишь, Клеопатра могла всех заставить плясать под свою дудку, но тем не менее, не сумела поссорить со мною Рим. Это я видел ее смерть, а не она мою! И ко мне вернулись иерихонские рощи.

Однако эта вспышка удовлетворения собою быстро погасла. Царь опустил голову и, ударяя ножом по столу, повторял: – Сколько я сделал для них, а они меня не любят. Никто меня не любит. Никто…

4

Дорога вела среди голых красных скал; она пересекала многочисленные ущелья, буйно заросшие, благодаря обильной тени и горным потокам, деревьями и кустарником. Ветви деревьев складывались в зеленый зонт, скрывающий под собою все. Зато на дороге не было ни островка тени. Лишь миновав Иерихон, можно было идти под шелестящей крышей пальмовых деревьев. В ноздри путешественников лился аромат: город окружали рощи бальзамных деревьев.