Тремор - Каролина Эванс

Кирилл закрыл дверь. Задернул шторы. Их темно-синяя ткань отгородила его от их счастья в Провансе. Сев на кровать, он закрыл глаза. Тишина. Ее прерывает стук сердца. Когда на краю сознания появляется образ, слово, намек, связанный с завтрашним днем, оно колотится еще сильнее. Но о чем думать, чтобы приглушить его? Ведь все связано с Таней. Даже абстрактный предмет возбуждает мысль о том, как жить без нее.

Он стал вспоминать ее лицо этим вечером. «Люблю», — ее слова, но что значит эта отстраненность в конце их встречи? Она ведь даже не смотрела на него. Она смотрела в пол, в свои мысли и не взглянула, даже когда он закрывал дверь. Даже тогда он видел ее. Видел до последнего, пока щель совсем не исчезла.

Кирилл открыл глаза. Его окружала роскошь. Лакированный пол, тяжелые картины в рамах, шторы из атласной ткани и огромная ваза фруктов на столе — это атрибуты той жизни, которая должна была освободить его разум. А он лишь сейчас заметил их. Они расплываются в неровной пелене слез. Они исчезают. Обхватив колени пальцами, он уткнулся в них подбородком. Так одиноко ему было всего раз в жизни.

* * *

Кирилл ушел, и она тут же потянулась к телефону. От Дмитрия было так много сообщений, что, совладав с голосом, она позвонила ему.

— Со мной все в порядке. Да. Я ложусь спать. Приятных снов тебе.

Смыв макияж, Таня выключила свет. Когда она легла в постель, то какое-то время лежала на спине, неподвижно глядя в потолок. Казалось, ее тело стало слишком легким, и какая-то сила вот-вот заберет его наверх. Если бы и вправду так случилось, она бы никак не препятствовала этому. Но легким было лишь тело, а голова была переполнена мыслями. Шли часы, а они по-прежнему выстраивались в цепочку и распадались, готовясь выстроиться в нее вновь, но немного по-другому. Но вот Таня убрала их. Голова стала пустой, и все внимание она направила к зову сердца. Он прозвучал так отчетливо, что, успокоившись, Таня закрыла глаза и тут же уснула.

* * *

Три часа ночи. Он понял, что не уснет. Тогда он настрочил карандашом в отельном блокноте все, что он понял, пока был здесь.

«Я долго не знал, как жить, если поиски Тани окажутся напрасными. Но ведь все очевидно. Если за три года бурной жизни ты не забыл человека, то не забудешь уже никогда. Кто-то со мной не согласится, я знаю. Кто-то скажет, есть психологи, гипноз, духовные практики. Но что если они ассоциируются у тебя с ним? Погружаться в них — это разглядывать фотоальбом с тем временем, когда этот человек был с тобой. Ужасно глупая попытка излечиться. Тогда кто-то скажет, ну подожди, в мире много людей. Однажды кто-то из них заменит его. Но зачем мне жизнь в ожидании погоды? Живут ведь ради желаний, целей, ради того, чтобы наслаждаться каждым днем, но чем наслаждаться, если само слово «наслаждаться» ассоциируется с утратой? Не знаю. Это не жизнь. Я позвоню Бергу и скажу — меня можно вычеркнуть. Он скажет, я идиот, и знакомые сдадут меня в психушку. И поделом мне. Там мое место. Позвоню отцу. Нет, лучше маме. Скажу, я куда-то уйду, но куда не знаю. Не ищи меня. И будь, что будет. Ха, может это и чувствовала Таня, когда потеряла семью? Теперь я вполне понимаю ее. Я и сам готов сделать все, что скажет мне друг, если он счастлив. Это точно. Я превзошел бы ее в разврате. Я, правда, не уверен, что у меня есть столько надежды. Таня все же сильная, а я нет. Я бы просто ушел. А вот куда, я не знаю».

Взяв в руки лист, он рассмеялся. Залился истеричным смехом и, перечитав, порвал его. «Что за письмо пятнадцатилетнего мальчика? Боже, как я жалок».

Он вышел из отеля. Ноги сами вели его, пока Кирилл осматривался, заложив в карманы джинсов пальцы. Он был похож на любознательного мальчика. Все вокруг казалось очень красивым. Остановившись у бара, Кирилл попросил стакан персикового сока. Бармен странно взглянул на него.

— В картонном стаканчике, — с улыбкой сказал Кирилл.

Взяв его, он помахал рукой всем присутствующим в баре и вышел.