Тремор - Каролина Эванс

Они вышли из кафе, когда небо уже стало розоветь, а воздух налился вечерней прохладой. Держась за руки, они молча шли вдоль улиц. На них выходило все больше людей. В основном студентов, молодых парочек и шумных компаний. Их голоса иногда заглушались песнями музыкантов. Вокруг них стояло много людей. Они танцевали или снимали их на камеру, а потом наполняли купюрами чехлы гитар и шли дальше. Но Таня с Дмитрием ни разу не остановились около них. Они молча шли, взявшись за руки, пока перед ними не оказалось высокое здание с колоннами.

— Ты любишь классику? — спросил он, укрыв ее ладонь обеими руками.

— Люблю, — улыбнулась Таня.

Они зашли внутрь. Людей у касс почти не было. На мраморных стенах висели черно-белые фотографии. Таня рассматривала их, пока они шли в зал. Их шагов почти не было слышно. Они утопали в мягком бархатном покрытии. С верхнего этажа раздавалась неспешная мелодия. Скрипка растворялась эхом в пространстве. За ней с той же грустью вторил контрабас, а затем тромбон завершил их партию пронзительными нотами. Раздались аплодисменты. Было слышно, как люди стали выходить из зала. Их голоса отчетливо слышались на другом конце лестнице.

— Тебе холодно? — обеспокоенно взглянул на Таню Дмитрий.

— Нет, — убрала она с плеч руки.

— Пойдем, займем место.

Тяжелые двери разомкнулись, и перед ними показался просторный зал. Кресла были обиты красной бархатной тканью. На них разрозненно сидели редкие зрители. Их взгляд был устремлен к небольшой сцене, где располагался оркестр. Все настраивали инструменты, листали партитуру и посматривали на время.

Таня шла за Дмитрием. Их места были в центре первого ряда. Почти сразу как они заняли их, объявили начало концерта.

Неспешное повествование скрипки открыло сонату Моцарта. Таня много раз слышала ее. Она неподвижно смотрела в одну точку, пока музыка все больше брала власть над ее сознанием. Казалось, ее рука, которую с таким усердием пытался согреть Дмитрий, не принадлежит ей. Словно Таня больше не сидит среди мраморных колонн, и нет над ней расписного потолка и громоздкой люстры. Здесь осталось лишь ее тело. Сама она ушла куда-то далеко.

Заиграли Лакримозу. На сцену вышел хор. Звонкие голоса и низкие ноты инструментов слились в звучании, щемящем душу. Таня воспарила, прониклась болью и очистилась. Казалось, что и тело, вслед за ней, тоже стало невесомым.

Дмитрий наклонился к ней, и она вздрогнула.

— Я сейчас вернусь, — прошептал он.

Его фигура в черном пальто неспешно поднялась и твердыми шагами направилась к выходу. Таня посмотрела ему вслед. Согнутые локти не спеша рассекали воздух в такт стенаниям скрипки. Когда высокий силуэт скрылся за дверью, она вновь повернулась к сцене. Четырехголосный хор драматично вытягивал верхние ноты. Начался третий акт, самый пронзительный. Таня сидела, не шевелясь. Дыхание замерло.

Весь концерт перед ее взором проносились воспоминания. Бесчисленные закаты и рассветы, что проводили грань между днями. Облака, плывущие по небу, то, как мелькает на воде рябь, как вера в лучшее когда-то сотрясала ее сердце. Красота врывалась в него, и она жила. Душа взмывала высоко в космос.

Когда раздались аплодисменты, она с удивлением посмотрела на время. Прошло два часа, а она не заметила этого.

— Ну, как тебе? — спросил Дмитрий, вставая с места.

— Невероятно. Совсем не почувствовала время, — отрывисто произнесла она, идя за ним.

Она вышла первая. Он придержал ей дверь. Город светился огнями. Небо поросло темно-синим отсветом. Они дошли до машины и поехали к дому. Оба молчали, потому что мыслей не было. Музыка еще плотно владела сознанием, и не было даже желания обсуждать ее.