Тремор - Каролина Эванс

Тяжелее всего было ложиться спать. Переписка никогда не заканчивалась после «спокойной ночи». Они могли что−то уточнить, и тогда разговор вновь вбрасывалась искра. Никто из них долго не мог потушить ее.

«Спокойной ночи»

«Спокойной ночи»

Так много раз и ничего не меняется. Они все еще говорят о какой−то ерунде и уже не сдерживают улыбку. Идут минуты, часы, пора ложиться спать и вот, наконец, они прощаются. Тогда Таня смотрит в окно, а Кирилл выходит на крышу. Оба смотрят на звезды. Оба счастливы.

Глава 7

Она еле уснула. Ворочалась в кровати до глубокой ночи, вжимаясь в подушку каждый раз, когда представляла, что ждало ее утром. Каждая мысль, ассоциация с ним взрывалась в ее голове масляными красками. Любой предмет янтарного цвета, любой аромат, похожий на его, все, что окружало их в тот день, всегда вели к нему.

Одна мысль билась пульсом в ее сознании: «Уже завтра. Уже завтра я коснусь его». Шелковистых волос с запахом дрожи, его губ, широких плеч с выпирающими ключицами. Но как? Как не растаять тут же, не упасть от переизбытка чувств? Переставлять ноги по тропинке, держась с ним за руку? Какой изощренной актерской игрой будет ее выдержка. Спокойствие и будничный тон в разговоре. Таня не знала, как ей найти в себе это.

Утром Кирилл подъехал к общежитию. Позвонил ей, и она пулей бросилась вниз по лестнице. Точеные ноги мельтешили сквозь юбку. Столько энергии пробудилось в их едва заметных мышцах, словно и не проспала она всего пару−тройку часов ночью.

У выхода Таня замедлилась. Пригладила кудри каре и вырез оранжевого свитера. На нем подвеска с ирисом. Цвет извилистых лепестков идеально дополняет кобальтовое пальто. Под ним юбка ниже колен скрывает то, как они дрожат на пути к нему.

Кирилл еще раз взглянул на себя в зеркало. Он уже видел, как Таня идет к нему неспешной, грациозной походкой. Чуть выгнутые запястья скользят у ног, пока пальцы собраны в самый утонченный жест — как на «Возвышении Адама» Микеланджело. С самым умиротворенным лицом она смотрит по сторонам. На безоблачное небо, слишком ясное для конца сентября, на полет чаек, на то, как освещает опавшие листья солнце.

Кирилл глубоко вздохнул. Она была уже совсем рядом.

− Привет, − открыла переднюю дверь Таня.

Ее веснушчатое лицо, казалось, было подсвечено изнутри. Лишь на мгновение в нем проявилось смятение. Когда она, протянув к нему руки, безмолвно застыла с растерянной улыбкой.

Он тут же обнял ее. Так они и сидели, не говоря ни слова, прижимаясь друг к другу под утреннее пение птиц и неровное дыхание. В какой−то момент оба ощутили глухие удары. Об одно сердце билось другое, и это очень рассмешило их. Поставило точку в вечности.

− В общем, по навигатору нам ехать часа два. Доберемся за полтора.

Кирилл завел двигатель. Какое−то время он смотрел лишь на дорогу, и Таня могла рассмотреть его в зеркале.

Впервые она видела его не в кожаной куртке. Без изгибов косой челки и цепей у татуированной шеи. На нем было пальто из кашемира с высоким воротником и темно−синий шарф. Он плавно овевал его шею, спускаясь к груди. Все в нем выглядело не так, как обычно. Заостренное лицо словно принадлежало персонажу Тима Бертона, а не питерскому рок−музыканту. Точку в этом образе ставили замшевые перчатки. В них его пальцы приобретали самый аристократичный оттенок.

Всю дорогу они не включали музыку. Они говорили, говорили, но уже не о друг друге, как в переписке. За обсуждением искусства выяснилось, что у них много общего. Что оба любят кинематограф Франции, работы импрессионистов, джаз, классические романы. Таня отдавала предпочтение английской литературе, а Кирилл американской и русской. Но они оба любили Джека Лондона, Фицджеральда, задерживали дыхание, читая «Камеру обскура», усмехались с острот Элизабет Беннет. Оказалось, «Великий Гэтсби» примерно в одно время лежал у них на прикроватных тумбочках. Это очень удивило их.