Мать закричала. Он встал, чтобы ударить отца, но тут же отлетел назад. Послышался звон стекол. Столик разбился и посреди его осколков отец жестко скрутил его. Мощная фигура нависла над худощавым подростком, и он застонал от острой боли в плече. Его долго держали прижатым к полу. Когда мать подбежала к ним, отец, наконец, разжал руки.

− Ну, пока будешь приходить в себя, может, хоть одумаешься. Балалайщик без будущего, − глухо сказал он напоследок.

* * *

Разве это могло остановить его? Нет, тогда это мало, что могло сделать. Кирилл поднимался в пять утра и до самого выхода в школу оттачивал риффы. Гараж в их доме был со звукоизоляцией, поэтому родители продолжали мирно спать на втором этаже в своей комнате.

Часть времени Кирилл посвящал вокалу, писал песни и разучивал сложнейшие аккорды на гитаре. На нее, как и на курсы, он находил деньги сам. Лишь иногда мама давала ему часть своей заначки. Судорожно клала в его карман, следя, чтобы отец не заметил этого. Затем провожала его в школу. Чаще всего он сам добирался до нее. В ушах играло гитарное соло, и, закрывая глаза, Кирилл вникал в каждый аккорд, представляя, как исполняет его.

В школе у него не было друзей. Обычно он сидел на задней парте и мотивировал себя на предстоящую репетицию. Он представлял, как станет великим, и все изменится. Как те, кто сейчас смеются над ним, будут стоять в огромной очереди за его автографом. В груди тут же разливалось приятное тепло. Казалось, мир вокруг станет ярче, а его жизнь полноценнее. Тогда он будет наслаждаться каждым ее мгновением. В душе будет такое величие и спокойствие, что он с уверенностью скажет: да, я не напрасно столько пахал в юности. Ему окупится все до последней капли. Каждый насмешливый взгляд одноклассников, все язвительные намеки взрослых, одиночество. Окупится все. Он точно знал это.

* * *

Ее вещи Кирилл мог рассматривать часами. Перемещаясь по комнатам, он мог с блаженной улыбкой замереть у стеллажей и подолгу обводить пальцами винтажные флаконы духов.

Ими была заставлена вся верхняя полка. Маленький стеклянный графин с золотистыми узорами стоял в первом ряду, хотя Тани ни разу не пользовалась им. С завязок на коротком горлышке спускались две плотные кисточки. Мягкие, с атласными переливами плотной ткани.

Кирилл аккуратно касался их, боясь растянуть нити. Подушечками пальцев он ощущал все шероховатости объемных орнаментов и, налюбовавшись ими, открывал пробку. Тяжелую, в форме граненого кристалла. Зажав ее в руке, он закрывал глаза и вдыхал грушевый аромат. Постепенно в нем раскрывались и нотки розы, жасмина, фрезии.

Если Кирилл распылял их на руку, то к концу дня в них просачивались ваниль и мускус. К его удивлению, Таня всегда знала об этом. Она различала каждый аромат из пяти рядов своих духов и смеялась, когда вечерами он с упоением вдыхал их со своего запястья.

− Откуда у тебя такие красивые флаконы?

− Секрет, − игриво улыбалась Таня, не отрывая глаз от книги.

Она так и не сказала, где нашла тяжелого расписного павлина, обвившего хвостом золотистый бутылек с хрустальным шаром на месте пробки. Сколько Кирилл не упрашивал ее, ему не раскрылась и тайна бирюзового флакона широкой округлой формы. Неужели пейзаж на его поверхности и вправду нарисован акварельными красками? Ведь даже не приглядываясь, на ней виднелись мазки тонкой кисти, так детально изобразившей европейские домики на фоне горы и облаков. Их чуть застилали ивы, лениво склонившись над каменистой речкой.

Иногда Кирилл специально заходил в Лэтуаль, Рив Гош или Золотое Яблоко, чтобы сопоставить Танины духи с теми, что есть на их полках. Она ведь наверняка просто переливает одни из них в винтажные флаконы. Эта мысль быстро стала покидать его. Он не нашел ни одного совпадения. Даже похожего. На его удивления Таня реагировала почти лучезарной застенчивой улыбкой. Это так и осталось ее тайной. И в глубине души Кирилл был рад этому.