Кэннон - Сабрина Пейдж

Часть меня думала, что, наконец, обладание ею утолит мою жажду в ней. Я думал, что это позволит мне встряхнуть её, заставит меня, наконец, хотеть её меньше. Так было с каждой другой девушкой, а их было много.

Я пытаюсь убедить себя, что Эдди ничем не отличается от любой другой девушки. За исключением того, что я не настолько глуп, чтобы поверить, что это правда. Правда в том, что она не должна быть с кем-то вроде меня, и мы оба это знаем. Это погубит её, разрушит её карьеру. И я ей не подхожу, такой же ущербный, какой есть.

Когда я возвращаюсь, Грейс уже ушла, а Эдди развалилась на диване, допивая последний бокал чего-то, похожего на вино.

— Ты вернулся, — говорит она без энтузиазма, и это сразу же задевает меня за живое. Интересно, разговаривали ли они с Грейс о том, что произошло, и я внезапно начинаю защищаться.

— Жаль разочаровывать.

Эдди садится на диван, её телефон в руке, палец на экране прокручивает то, на что, чёрт возьми, она смотрит. Меня раздражает, что она не кладёт трубку, учитывая тот факт, что мы не сказали друг другу больше пары слов с тех пор, как это случилось, и я подумываю вырвать телефон у неё из рук и выбросить его с балкона. Но я этого не делаю. Вместо этого я молча поздравляю себя с проявленной выдержкой.

— Ты хочешь поговорить о том, что произошло? — спрашиваю я. В моём голосе есть резкость.

Эдди смотрит на свой телефон, очевидно, считая, что переписка или общение в социальных сетях важнее, чем смотреть на последнего человека, с которым она переспала. Она пожимает плечами.

— Не совсем, — говорит она ровным голосом. — Всё так, как ты сказал. Этого никогда не было.

Мне хочется накричать на неё, схватить за руки и встряхнуть, сказать, что этим утром я имел в виду совсем не это. Вместо этого я говорю:

— Хорошо. Этого никогда не было.

— По рукам, — говорит она, не поднимая глаз.

— Договорились, — я пересекаю гостиную и иду по коридору, чертовски раздражённый этой девчонкой. Я окончательно хлопаю дверью спальни.

Разговор окончен.

* * *

Это самая глупое противостояние на свете. Мы с Эдди целую неделю разговариваем друг с другом отрывистыми фразами, избегая зрительного контакта на всех возможных мероприятиях — интервью, на которые я сопровождаю её, благотворительное мероприятие, возвращение в студию звукозаписи несколько дней подряд, где я её больше не жду. Вместо этого я высаживаю её и забираю, когда она закончит, поскольку реальной угрозы безопасности нет. Я прославленная няня, только гораздо менее знаменитая.

Поэтому, когда Эдди выходит из своей спальни в самом крошечном из платьев, белом, едва прикрывающем её задницу, и на золотых каблуках, из-за которых её ноги кажутся длиной в милю, я чуть не падаю:

— Куда, чёрт возьми, ты идёшь?

— Гулять, — отвечает она. — У моей подруги Сапфир день рождения.

— Вот так одета, — категорически отвечаю я.

— Да, вот так одета, — говорит она. — Это просто день рождения.

— Не для тебя, не в этом, — отвечаю я вполголоса. Я даже не уверен, что она меня слышит, пока она явно не ощетинивается, отвечая жёстким тоном.

— У тебя есть какие-то возражения против того, что на мне надето?

Я глубоко вдыхаю, пытаясь сохранить самообладание, но едва могу сдерживаться, когда речь заходит об Эдди. Я пытался быть разумным, пытался не вести себя рядом с ней как изголодавшийся по сексу лунатик, но это невозможно, особенно когда она выходит из спальни в таком виде… ну, этом. Я стою рядом с ней, глубоко вдыхая её запах.

— С таким же успехом ты могла бы быть голой, — говорю я серьёзным голосом.

Её челюсть сжимается.

— Ты не имеешь права решать, что я ношу или не ношу, — говорит она. — Я выйду в стрикини (прим. перев. — наклейки для защиты сосков во время загара в солярии и, возможно, аксессуар к наряду для сексуальных извращенцев) и стрингах, если захочу. И я иду гулять со своими друзьями.

— С какими друзьями?