Три года - Лили Сен-Жермен

Когда я перевожу дыхание, глядя на выблеванные яйца и тосты, в моей голове проносится миллион мыслей. Если он прав, это имеет смысл. Почему мне так чертовски плохо. Таинственное отсутствие менструации все время, пока я была здесь, что, как я полагала, было вызвано шоком моего тела. Все так хорошо сочетается друг с другом, что я практически слышу, как встает на место последний кусочек головоломки и последняя из наших грязных тайн раскрыта.

Задыхаясь стоя на коленях, я даже не реагирую, когда чувствую резкий укол в руку. Тепло и онемение разливаются по моим конечностям, и я хватаюсь за пол, пытаясь удержаться от того, чтобы не врезаться в ведро со рвотой передо мной. Теплые руки просовывают мне подмышки и тянут меня вверх, и образ куклы-марионетки на веревочках врезается в мой наполненный наркотиками мозг.

Он легко поворачивает меня, прижимая к своей груди в удушающе-крепких объятиях. Я чувствую, как моя голова падает вперед и ударяется о грудь, а из глаз текут слезы.

Вот каково это — быть сломленным. Он сломал меня. Он побеждает.

— Поздравляю, мама-медведица, — говорит он, смывая соленую воду с моих щек. Он заправляет выбившиеся волосы мне за ухо и наклоняется ближе. — Похоже, мы в этой истории надолго. Вместе.

Он хихикает, и последняя крупица надежды, осмелившаяся жить во мне, мерцает, как свеча на ветру, колеблется и, наконец, угасает.

Глава 14

Есть вещи хуже смерти.

Но нет ничего хуже, чем погрузиться в смерть, позволить этому оцепенелому блаженству погрузиться в тяжелые кости, пригласить это небытие занять место печали и боли.

Только для того, чтобы его вернули, вытащили из ада, воскресили.

Есть вещи хуже смерти.

И теперь я знаю их все.

Глава 15

Когда я просыпаюсь, мои конечности кажутся залитыми мокрым бетоном. Быстросхватывающийся материал, который начинает сохнуть, как только его наливают, и мне приходится с трудом двигаться.

Все ощущается по-другому. Во рту у меня невероятно пересохло, наверное, из-за героина, а то, что подо мной, кажется мягким, теплым и совершенно чужеродным.

Я снова чувствую запах тех же самых острых цветов, лилий смерти, которые Дорнан приносил мне всего несколько дней назад, и резкий аромат наконец выводит меня из полусна. Я открываю глаза, и свет ослепляет. Съеживаюсь, снова закрываю их, мои тяжелые руки закрывают глаза, чтобы не дать пронзительному свету обжечь меня.

Солнечный свет.

В моем маленьком подземелье ужасов нет окон. Там нет солнечного света.

Где я?

Я снова заставляю глаза открыться и терпеливо жду, пока из них текут слезы, и приспосабливаюсь, насколько могу, к постороннему источнику света. Я так долго находилась в этой сырой маленькой дыре, что даже не знаю, когда в последний раз видела солнце. Сколько бы времени не прошло, казалось, что это навсегда.

Я медленно сажусь, осознавая, что нахожусь в комнате Дорнана, на втором этаже особняка Эмилио в Тихуане. Но почему? Как?

У меня урчит в животе, и все врезается в меня, как гребаный товарный поезд.

«Разве мне не повезло, что я уже давно проник в тебя?»

Нет.

Это не может быть правдой.

Но это реально. Он никогда не лгал мне. Ему не нужно было этого делать. Я беременна. Я едва могу думать об этих словах в своей голове, они звучат так разрушительно.

«Я уже проник в тебя».

Я слезаю с кровати, щурясь и открывая глаза ровно настолько, чтобы пройти в ванную, ту самую ванную, где я взорвала те бомбы несколько месяцев назад. Не ела с тех пор, как меня в последний раз рвало, и когда наклоняюсь над унитазом, из моего тела выходит жгучая желтая желчь, с неизящным плеском ударяя в воду в унитазе.