Три года - Лили Сен-Жермен

Дорнан отходит в сторону, и позади него я вижу, как стоит моя мать, выражение ее лица снова пустое. Чертова наркоманка.

Она не отвечает ему, и он щелкает пальцами.

— Кэролайн!

Она спешит вперед, забирая в углу ведро, в котором находится только моя моча. Мне даже больше не стыдно, что эти люди обращаются с отходами моего тела. Все это стало пугающе знакомым.

Он пристально смотрит на мою мать, пока она не выходит из комнаты, моча плещется в ведре, когда женщина проходит мимо меня. Я подумывала высунуть ногу и поставить подножку этой тупой суке, но тогда буду тем, кто обоссыт весь пол. А здесь и так достаточно грязно.

Дорнан ждет рядом со мной, пока я заканчиваю выплевывать кишки, а мама спешит обратно в комнату с чистым ведром.

— Кэролайн, — говорит Дорнан нетерпеливым тоном. — Что, черт возьми, с ней не так?

Я сажусь, вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Помимо очевидного, — насмехается он, пренебрежительно глядя на меня.

— Я думаю, ее рана гноится, — торопливо говорит она, не встречаясь с ним взглядом.

— Ты думаешь? ― переспрашивает. — Или ты знаешь?

— Я уверена на девяносто процентов, — отвечает она. — Кроме того, у нее развилась пневмония. Холод ей не помогает.

Он кивает, проводя языком по зубам.

— Убьет ли ее сепсис?

Мама пожимает плечами, а я слушаю с интересом.

— Да, мам, — отзываюсь я ядовитым тоном. — Это меня убьет?

Она выглядит совершенно растерянной, глядя то на Дорнана, то на меня своими жалкими, наполненными наркотиками глазами, которые мне хотелось бы просто вырвать и раздавить пятками. Дорнан смеется.

— Дай ей это чертово лекарство и убирайся, Кэрол, — коротко говорит он. — Не слушай, что она говорит. Она такая же сумасшедшая, как и ты.

Я невесело смеюсь, подтягивая колено перед собой. Когда моя мать готовит шприц, полный антибиотиков, я начинаю напевать песню из моего детства, еще до того, как моей матери окончательно выебли голову, и она все еще знала мое имя.

Дорнан пристально смотрит на меня.

— Заткнись, — говорит он.

Мой рот кривится в чертовой улыбке, пока я продолжаю напевать колыбельную из своего детства. И я могу сказать, что отвлекаю ее.

Она стоит передо мной, ее движения неуверенные, она пристально смотрит на меня и прислушивается к звукам, исходящим из моего рта.

— Вот.

Дорнан выхватывает у нее иглу и наклоняется, свободной рукой прикрывая мне рот. Я пытаюсь вырваться, но его хватка на моем лице, когда он прижимает мою голову к стене, подобна бетону.

— Скажи мне, Кэролайн, — говорит он, делая вид, что скучает. — Что происходит, когда развивается сепсис?

Она медленно моргает.

— Ух…

Дорнан выжидающе поднимает брови.

― Что?

— Будет… эм… заражение крови микробами. Гангена. Септический шок.

Его глаза загораются, когда она говорит «гангрена».

— Ох. А как можно отрубить кому-нибудь середину тела?

Она хмурится.

— Ты не сможешь.

— Итак, если в этой ране появится гангрена, как нам ее вылечить?

Она качает головой.

— Мы не сможем. Никто не сможет.

Дорнан усмехается.

— А потом?

Моя мать выглядит растерянной.

— Септический шок…

— Ты это уже говорила, — резко говорит Дорнан.

— Отказ органов, сильный шок, кома и смерть, — категорически заканчивает она.

Он снисходительно пожимает плечами, как бы говоря: «Ну и ладно!»

— И будет ли это больно? — спрашивает Дорнан.

Мама кивает.

— О, да. Очень.

Он усмехается, толкая меня в лицо и осознавая свою мертвую хватку вокруг моего рта.

— Что ж, веселись, — говорит он, вставая и провожая мою маму из комнаты.

— Что? — спрашиваю я, ошеломленная.