Княжна - Кристина Дубравина

От тяжести взгляда ухажера сестры Саня скривился, как от зубной боли. Потом провёл по лицу руками, точно умыться надеялся от грязи, и махнул окаменевшему Филу, поторапливая.

Валера подумал какие-то секунды и, ругнувшись звучно, направился к постам, вытянувшихся по стойке «смирно» при его приближении.

Саша частично, но прав; Космос уже был в черте города, уже вёз Делажа на переговоры, и сейчас только Анна — даже вздёрнутая до напряженных слёз, бегущих по щекам — была их соломинкой, за которую хватались утопающие.

И эту соломинку, грозящуюся от тяжести чужого веса с хрустом разломаться, они никак не могли упустить.

Вите смертельно захотелось прикурить. Он снова щёлкнул у кончика сигарета огнивом. Очередные клубы дыма, почти не разгоняемые вентиляционными трубами, устремились к потолку, к коридору, в котором скрылась Князева.

Князева, которую он должен был догнать.

Горечь от никотина стала казаться приторной сладостью в сравнении с вяжущим привкусом на кончике языка Вити, каким всегда ощущалась собственная ошибка.

Князева влетела в туалет на такой скорости, что, если б перед ней вырос внезапный поворот, то Аня не успела бы затормозить, впечаталась бы в стенку, раскрывая самой себе череп — в кровь, в кости, мясо. И она бы тому не особо расстроилась, наверное.

По крайней мере, в двадцать первый день рождения — точно.

Уборная встретила тишиной и пустотой. Анна чувствовала, как бронхи тряслись, словно при приступе пневматического кашля, мешая дышать ровно, но привычно кинулась вдоль кабинок. Старалась не сопеть даже, чтобы не прослушать случайно чужого дыхания.

К счастью девушки, она одна была.

Она на каблуках, какие вдруг стали казаться невообразимо высокими, неустойчивыми ходулями, направилась к зеркалу во всю стену. Руки тряслись, как после жесткой попойки, когда Князева поставила клатч на раковину, открутила вентиль холодной воды на кране во всю силу, чтоб брызги в стороны от кафеля полетели. Аня едва ли не отпрыгнула в сторону от ледяной воды, но быстро засунула под струю, способную заставить пальцы отучиться гнуться.

Холод должен привести в себя. В порядок, в норму, в ресурсное состояние…

Князева чувствовала, что задыхалась от мыслей, подкрадывающихся хищником, готовым растерзать — в клочья, на месте.

Хватаясь за отголоски спокойствия, она оглянулась в затравленности по сторонам. Заметила у соседней раковины бумажные полотенца. Оторвала сырыми пальцами одно, два, пять квадратных кусков, погрузила в воду, быстро отжала. Бумага стала податливой, едва ли не рвалась в кулаках Анны, но девушка прижала полотенца в шее, смачивая кожу.

Князева прижала комки полотенец к шее так, что тонкие ручейки потекли по ключицам. Пришлось ловить капли, чтобы не намочить платье; девушка ахнула, словно мокрые дорожки на атласе в тот миг были самой страшной вещью, какая могла только с ней приключиться, и поднялась импровизированной тряпкой вверх, утёрла следы от слёз.

Тушь смазалась с нижних век, делая их тёмными, отчего взгляд становился тяжелым — даже для самой Анны.

У неё дрогнули пальцы, когда Князева в осторожности постаралась стереть разводы под глазами, но вместо того чуть ногтём не задела глаз. Она дышать хотела ровно, словно саму себя за слёзы стыдила, и отводила в бесконечности взгляд в стороны, то в угол пялясь, то на ткань платья.

В таком состоянии ей в зале для переговоров делать нечего…

Страшное слово молнией ударило, которая ток пустило ровехонько по позвонкам. Анна на миг испугалась серьёзно, что разучилась дышать.

«Какие переговоры?.. Я не хочу, не смогу!».

Девушка оторвала новое полотенце, высморкалась, чтобы дышать было легче, быстро выбросила бумагу в ведро. Руками крепко-крепко сжала края раковины, поднимая, всё-таки, взгляд на себя.