Княжна - Кристина Дубравина

— Справишься, — сказал в такт её мыслям Белов и прихлопнул по плечам жестом, каким тренера подбадривали хоккеистов на скамейке в самый разгар матча. Анна вздрогнула в его руках, сжала пальцы друг в друге, а сама себе под нос проговорила на французском перевод «семидесяти тысяч» и «алюминия».

Девушка глубоко вздохнула, ощущая, как мокрую от воды шею, лицо и руки прошило прохладой вентиляции клуба. А потом вдруг почувствовала вспушенными кудрями, как Саша наклонился к её уху, вынуждая чуть дёрнуть головой вбок.

— Анька, я озолочу тебя.

Девушка могла бы не поверить, но по итогу подняла взгляд, до этого направленный в пустоту, на двоюродного брата. Заметила тяжесть на лице Саши, что всегда проявлялась при «решении дел», и в тогда в словах его сомневаться стало бы явным оскорблением.

Связки дрогнули, словно кто-то невидимый натянул их струнами, когда Анна ответила ему:

— Лучше, Саша, в следующий раз внимательнее следи за «здоровьем» своего переводчика. Особенно, если он будет так незаменим.

Белый секунды какие-то молчал, а потом на губах его появилась усмешка, какую Анна растолковать не смогла, даже если бы очень хотела. Но она не думала тратить драгоценные минуты, какие обещали стать продолжительнее многих часов, на такую мелочь.

Раньше, чем Саша разжал руки на её плечах, опустила голову, жестом таким простым поставила точку в этом разговоре.

На секунды дыхание спёрло от осознания дерзости, какую себе, вероятно, мало кто мог позволить по отношению к криминальному авторитету. Князева быстро дёрнула уголком губ и себе сказала, что сегодня ей такое Саша явно простит.

У неё, всё-таки, день рождения.

Белов поджал губы и отпустил, по итогу, Аню. Он не попытался её ни оттолкнуть, ни по плечам напоследок погладить в касании, полном немой признательности. Саша перед тем, как вернуться на диван, скрестился взглядом с Пчёлой так, что вдалеке Князевой послышался свист острых шпаг, а потом уже повернулся к паре спиной.

Одна из множества вен, проходящая через сердце Анны, дрогнула тетивой лука в напряжении.

Она перевела дыхание, не ощущая головы подобно смертнику, чью шею огладило лезвие гильотины. Отчего-то всё вокруг ощущалось, как в полной изоляции, которую можно было сравнить с заточением в одиночной тюремной камере.

Девушка развернулась, проговаривая себе под нос французские фразы, какими жила на протяжении четырёх лет обучения, но почти сразу под лопаткой почувствовала руку знакомую.

Руку с прокуренными пальцами, какие часто ей в волосы зарывались, пуская по коже табуны мурашек.

И тогда тотальный вакуум вокруг Анны взорвался.

Пчёла смотрел на неё, подобно грешнику, уставшему от собственных ошибок, их гнёта и последствий. И почему-то у Князевой всё внутри откликнулось на этот взор тяжестью где-то в районе шейного позвонка.

Словно на плечи ей легли облака.

Она хотела протянуть руку к его лицу, чтобы погладить по щеке, дать притереться к ладони, но ледяные пальцы отказались гнуться. Анна продолжала в ответ на Витю смотреть и видела, как приоткрытые его губы едва-едва шевелились. Словно он сказать что-то думал, но каждый раз, набираясь смелости произнести первый звук, понимал, как звучали бы слова, извинения и просьбы, и затихал.

Витя растоптал прямо на полу сигарету, чтобы Анну взять под руки.

Она ничем на его касание не ответила.

Пчёлкину показалось, что голова разорвётся в неспособности удержать столько мыслей и эмоций сразу.

Злился — на себя, на Белого, на Делажа, Космоса опаздывающего, да даже на Анну злился за её решение подставиться туда, куда влезать не хотела никогда. Грустил, хотя и звучало это так по-детски, что защитить не мог, что так всё вышло.

И, дьявол, сердце горело, клокоча, в любви к Княжне своей.

Пчёла посмотрел Ане в глаза. Она в ответ взглянула, но быстро чуть опустила голову, в точности повторяя кивок, каким спровадила Белова.