Танцующие на каблуках - Юлия Ивлиева (2022)

– Сзади, – заорал Егерь, которого Лекс узнал бы и в парандже. Дикий уже дернул пистолетом в его сторону, но Лекс успел обернуться сам и выстрелил сразу несколько раз. Еще пару раз попали в нападающего Дикий и Егерь. Пацан оседал к его ногам, арматура проскользнула в его ладонях и звонко брякнулась на бетонный пол. Из горла хлюпнула кровь и потекла по подбородку. Не верящие в смерть глаза смотрели в упор на Лекса. Лекс как в киноленте увидел жизнь того пацана. Потрепанные спортивки и кеды. Футбол с такими же ребятами как он на вытоптанном пыльном поле со столбиками вместо ворот. Тащит пакеты до дома, забрав их у замученной бытом и безденежьем мамки. Злость и бессилие на папку-алкаша. И улыбку на веснушчатом лице, которую уже никогда никто не увидит. Обычный пацан.

Лексу дали больничный на две недели. А потом он просто сел в поезд безбилетником и оказался у бабкиной сестры в деревне. Двести километров от города, три дома с покосившейся крышей, захудалый магазин, почтовое отделение в соседнем селе и участковый, один на восемь населенных пунктов, который до этой деревни доходил раз в два месяца. Нет, не он, почтальонка принесла телеграмму от Егеря. Его ждали на похороны матери.

Ее не убили, зверски и мучительно, как ему представлялось на верхней полке поезда по дороге обратно. До нее вообще никто не дотронулся. Ей просто показали фотографии Алексея. Ее любимого и ненаглядного, правильного и послушного, который даже в столь тяжёлые для страны времена служащего в органах. Собственно, чем он занимался в органах ей и рассказали. Фотографии с бутафорскими трупами, автоматом, с ножом в крови. Она взглянула, тихо осела на стуле, майор подхватил, не дав ей упасть на пол.

Про то, что он сбежал, идет внутренне расследование, и она может помочь его найти мать уже не слышала.

В гробу она лежала бледная и маленькая. Практически такой, как была при жизни, только глаза закрыты и лоб ледяной. Отчим едва держался на ногах. Его постоянно загораживали собутыльники и соседи. Наверное, боялись, что Лекс его убьет.

Лекс не рыдал и не жалел, он навсегда сохранил в душе комок вины. За спиной стояли Дикий и Егерь. Они не осуждали, не жалели и помочь ничем не могли.

Хлопок автомобильной двери отрубил завывания соседок «на кого ж ты нас покинула», «какая молодая угасла» и старую жизнь. Лекс покидал город, не представляя, какая у него будет новая. Лишь бы другая. Покидал с похорон. Вернулся на похороны.

Оба мужика налакались в зюзю. До того прекрасного состояния, когда горе и вообще все эмоции глушит не алкоголь, а сосредоточенность на сохранении тела в вертикальном положении. И по возможности правильная расстановка звуков в членораздельную речь. Завтра с утра жизнь покажется не мила, подсказывал опыт.

Егерь даже смутно помнил, что на утро ему предстоит не только совещание со своей командой по делу, развод обязанностей и поручений, но и борьба с начальством за это самое дело, и уже предвкушал ту горсть таблеток, которую он выпьет сейчас и с утра, чтобы хотя бы мозг функционировал полноценно. Бог с ним с уверенным и бравым видом. Мысль о третьей бутылке вискаря он отмел. Просто больше не лезло. Слабак. Возраст.

Лекса явно несло поговорить. Видимо, алкоголь плюс утрата прихлопнули его на странный, не свойственный ему эффект. Воспоминания. Ностальгию. Перед глазами плыли картинки его детства. Дикий и Егерь в шортах и драных штанах. Неудачное падение с забора. Гонки на велосипедах. Футбол на пыльном поле старой школы. Штабик на дереве. Разбитые коленки и фингал под глазом. Не то Лизка, не то Люська с голубыми глазами и светлыми косами, по длине которых считавшаяся главной красавицей двора. Первый стакан водки, героически удержанный внутри, первый секс. Вот тут он не помнил ни имени, ни лица.