— Как не живёт? Нас много в поселении. Человек двести будет. А ты чья будешь?

— Я у Мансура живу, вооон там! — И я показала в сторону рукой, где жила всё это время.

— Ааа, дядя Мансур? Знаю его, он всегда один жил.

— Я его внучка, Лаура, — приврала я, предвосхищая его следующий вопрос.

— Хочешь, помогу воду донести? — спросил он. Я внимательно разлглядела парня. Это был симпатичный, стройный, белокожий брюнет с медового цвета глазами, окаймлёнными длинными чёрными ресницами.

— Помоги! — улыбнулась я в ответ, довольная, что не придётся тащить тяжёлый кувшин самой.

— Знаешь, я за тобой давно наблюдаю. Ты такая красивая, и сразу видно, что не кабардинка и не балкарка. Не похожа на наших девушек.

— Конечно, не похожа. Потому что у меня мама русская, — продолжала я врать, рассказывая придуманную историю о себе.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — ответила я, немного замявшись, ведь на самом деле я не помнила свой возраст. — А тебе?

— Мне двадцать. В таком возрасте нам уже пора жениться, и, к тому же, родители выбрали мне пару. Она симпатичная, но я не знаю, какое у неё сердце? Подойдёт она для брака или нет? Её зовут Фатима, она очень верующая и чтит наши традиции, наверное, с точки зрения религии, для мусульманина она идеальная жена будет. Кстати, а ты мусульманка?

— Ага, — опять соврала я. — Правда Коран не читала и не слишком придерживаюсь законов, ведь я в Москве выросла.

— Да, слышал я такое, что от веры городских мусульман ничего не осталось, отходят они от учения пророка Мухаммеда! Да благословит его Аллах!

— Не могу сказать такого, я только про себя лично говорю.

— Завтра в это же время за водой пойдёшь? — выразил надежду Анзор, когда мы подошли к жилищу.

— Да, в это же время. Спасибо, что помог!

— Пожалуйста!

Анзор ушёл, легко перепрыгивая препятствия в виде камней на своём пути. То и видно, что эта горная жизнь ему понятна и привычна, и вовсе не пугает так, как она страшит меня.

Почти каждый день я шла за водой, зная, что там будет меня ждать Анзор.

Мне нравилось с ним разговаривать, познавать жизнь кабардинцев и восхищаться этим трудолюбивым и самобытным народом.

Приятно удивляло уважительное отношение к старшим, которое здесь прививается с малолетства: безмерная любовь к матери, бесприкословное подчинение отцу.

Через некоторое время я стала замечать, что Анзор смотрит на меня иначе: появился блеск в глазах и поволока. Возникало ощущение, что он смотрит не на меня, а сквозь меня.

Я спокойно наливала воду из родника, подставив кувшин под тонкую струю, как вдруг почувствовала на своей талии его ладони.

От неожиданности кувшин выскользнул из моих рук и поплыл по течению ручья книзу.

Я помчалась вслед за ним, чтобы поймать, парень же побежал за мной.

Наклонившись и встав на колени, чтобы перехватить кувшин на изломе ручья, я протянула руки к воде, струя окатила меня ледяными брызгами, замочив платье спереди практически полностью.

Анзор встал сзади, положив ладони на мои груди, слегка их массируя.

— Дай кувшин достать! — крикнула я ему, рукой пытаясь дотянуться до злополучной посудины и не понимая, почему он мне не помогает.

Тот молча продолжал ласкать мою грудь, продвигаясь ладонями всё ниже и ниже, по мокрому, в облипку прилипшему к телу платью, на котором, как пики, выделялись набухшие соски.

Меня кинуло в жар от сладкой волны, прокатившейся по всему телу, когда я почувствовала на бедрах сзади что-то твёрдое и горячее.

Незримая сила приливающей страсти, заставила меня повернуться к Анзору лицом. Он приступил целовать меня в губы, шею, грудь, прижимая к себе, схватив сильными руками за бёдра.

— Давай я достану кувшин! — произнёс тяжело и прерывисто дышащий парень. — Он уплывает дальше.

— Бог с ним, с кувшином! — сказала я, подставляя для поцелуев свою длинную шею, с бархатной гладкой кожей.