Останавливаюсь на своем зарезервированном месте на парковке Piazzale Roma, выхожу и иду пешком до района, где сажусь на трамвай до Венеции. Дорога занимает всего десять минут, но кажется, что прошел целый час.

Когда я вхожу в дом матери, мне с трудом удается держать себя в руках.

— Мама, — кричу я, направляясь на кухню.

Она спешит ко мне, на ее лице написано беспокойство.

— Пойдем. Я отнесла это в свою спальню.

Вторгаясь в ее личное пространство, мой взгляд останавливается на коробке, которая лежит на ее кровати. Я срываю крышку и вижу коробку поменьше, уютно устроившуюся на ложе из лепестков роз.

Я беру ее в руки, открываю и смотрю на бриллиантовые серьги, которые запросто могут стоить больше двух тысяч евро.

Что на самом деле за херня?

Я бросаю украшения в коробку и беру записку.

Моей милой Тиане,

Я все еще не могу поверить, что наконец-то смог заняться с тобой любовью.

То, как ты стонала, пока я наполнял тебя снова и снова, навсегда останется моим любимым звуком.

Надень серьги, когда мы встретимся в следующий раз.

Только серьги.

Я хочу, чтобы ты была голой и лежала на моей кровати, как только этот ублюдок уйдет на работу.

ХХХ

Твоя единственная и неповторимая любовь.

Я комкаю записку в кулаке и краснею. Мое дыхание учащается, и когда мама пытается положить руку мне на спину, я отстраняюсь от нее.

— Дай мне пространство, — рычу я.

— Армани, — шепчет она. — Этого не может быть. Ведь так? — Я слышу, как дрожит ее голос.

— Я не знаю, что это. — Ярость пылает в моем голосе, когда я смотрю на маму.

— Тиана…

— Не говори этого, — огрызаюсь я. Я отчаянно втягиваю воздух. — Тиана ничего не делала.

Она бы этого не сделала.

На лице мамы появляется замешательство.

— Но?

— Это гребаная дурацкая шутка, мам. Вот и все. — Я сажусь на кровать и бросаю записку в коробку, пытаясь восстановить контроль над своим нравом.

Мне нужно подумать.

Что, блять, происходит?

Закрыв лицо руками, я сосредотачиваюсь на своем дыхании, и когда начинаю успокаиваться, то могу мыслить более рационально.

Я отправлю посылку и записку в Академию Святого Монаха и попрошу их проверить ее на отпечатки пальцев. Я выясню, кто за этим стоит, и убью их к чертовой матери.

Теперь, когда у меня есть план, я встаю и заключаю свою обеспокоенную мать в объятия.

— Ни о чем не беспокойся. Я позабочусь об этом дерьме.

— Я не хочу, чтобы ты страдал так же, как я, — шмыгает она носом.

Как она страдала, когда мой отец трахал все, что попадалось на глаза. Это разбило ей сердце.

— Тиана верна мне, — говорю я с уверенностью в голосе.

Мама отстраняется и кивает.

— Делай то, что должен. Я просто не хочу, чтобы тебе причинили боль.

Я обхватываю ее щеку и наклоняюсь.

— Мне не причинят боль. — Я целую ее в лоб, затем беру коробку и выхожу из ее спальни.

На короткой прогулке до своей квартиры я пытаюсь осмыслить свалившуюся на меня бомбу.

Это уже второй подарок.

Неужели появился гребаный преследователь, о котором мне нужно беспокоиться?

Решив навести справки у соседей, я стучу во все остальные двери и спрашиваю, не видели ли они кого-нибудь поблизости. Или видели ли они, кто положил посылку на мой порог.

Однако мое расследование не принесло результатов. Меня это успокаивает, потому что наша маленькая община заметила бы любого, кому не место на наших улицах.

Преследователь слонялся бы поблизости. Он использовал бы любой шанс, чтобы понаблюдать за Тианой. Когда эти подозрения развеяны, мне остается только догадываться, что это больной розыгрыш.

Но чей?

Мы ладим со всеми нашими соседями. У меня нет ревнивых бывших подружек, а у Тианы нет романтического прошлого.

Карлин Макаров не стал бы беспокоиться по такому пустяку. Он даже не хотел Тиану в сексуальном плане.