Не-птица - Андрей Дёмин

— А чё так? — наконец, осведомилась она.

Мила приступила к десерту.

— Ты же сама все понимаешь.

— Да-да, вкурила. Ты деревянному объясни, у него вон, челюсть до пупа!

Я захлопнул рот так резко, что зубы отчетливо и чувствительно щелкнули друг о друга. Никто не улыбнулся.

— Ты скоро уедешь, — Мила говорила как бы ни с кем, но обращалась все равно к Иволге. — А я останусь, потому что не могу бросить свою жизнь. Боюсь. Да и не проживем мы вместе. Не в этой стране. Я вообще, знаешь… — голос её сел, девушка быстро отхлебнула вина, — Не смогу. Ничего не смогу. Мне страшно, я слабая. Я здесь лишняя, неуместная, неугодная. Вру родителям, вру девочкам на работе, клиентам. Закуталась в кокон, чтобы больше не били, чтобы не гнали. Но внутри уютно и безопасно.

Иволга молчала, только ниже склонившись над тарелкой. Я почувствовал, что в горле стоит ком, а весь уют из кафе разом спарился. Мила будто впустила сюда холод улицы.

— А потом появилась ты, — продолжала девушка. — Красивая, сильная, обволакивающая собой. Почти совершенство. Рядом с тобой я перестала бояться. Ива, ты подарила мне сказку, ты раскрасила будни в дичайшие цвета. Спасибо за это. Но жизнь — не для таких, как я. Нужно бежать следом за тобой, на поиски свободы. Но я же знаю, что свободы нет. Ни там, откуда ты бежишь, ни там, где остановишься.

Некоторое время над столиком висело молчание. Потом Иволга похвалила салатик, заказала себе пирожное. Через десять минут девочки уже щебетали о чем-то третьестепенным, будто и не звучала тут только что болезненная исповедь. Я так быстро прийти в себя не мог: переводил взгляд с одной на другую, ошалело моргал и совершенно забыл о времени. Наконец, Мила поднялась из-за стола.

— Проводите меня?

— Конечно, — Ива тоже встала. — Кедр закажет такси до твоего дома. Да, Кедр?

— Такси, — повторил я, — Да, Кедр закажет.

* * *

Такси повезло нас обратно, по освященному, но все равно темному городу. Солнце опустилось за горизонт полтора часа назад, так что Новосибирск утопал в сумерках цвета кофейной гущи. Девочки молчали, прижавшись друг к дружке, а я, сидя на переднем сидении, созерцал в окно обочину и сугробы грязного снега на ней.

«Почему снег здесь похож на пепел?»

В ту минуту вся обида и боль во мне сконцентрировались на этих нелепых кучах замерзшей воды. Сугробы летели перед глазами, а я все смотрел, будто взглядом их можно было растопить.

У подъезда я оставил девушек вдвоём. Они тихо говорили, улыбаясь друг другу, потом долго целовались, потом снова говорили, но уже коротко. Наконец, Иволга отошла, и я тоже решил попрощаться.

— Глеб, — Мила попыталась мило улыбнуться. Уголки её губ дрожали. — Давай будем иногда видеться? Ну, когда Ива… Давай? Не у тебя, мне будет трудно. Где-нибудь в кафе или парке. Будем говорить, гулять. Чтобы не было так…

— …Одиноко, — закончил я. — Да, давай.

— Спасибо. Пока!

— Пока.

Мила шагнула в подъезд. Тяжелая дверь захлопнулась за её спиной. Не пройти, не пробраться. Безопасность. Замкнутость. Клетка.

А мы с Иволгой пошли по скользкой, занесённой позёмкой, дорожке. Говорить не хотелось, да и мелкая шла на пару шагов впереди, виляя из стороны в сторону. Потом наклонилась, будто что-то уронив. Набрала снега и швырнула мне в грудь.

— Догоняй, лошара!

И побежала вперед. Я даже шага не ускорил — настолько паршиво стало на душе. Только смотрел, не поскользнется ли дурочка. Нет, пробежала метров десять, остановилась под фонарем. Слепила ещё один снежок.

И вдруг изо всех сил бросила его в лампу.

Попала. Фонарь вспыхнул и погас, лишь сноп искр разлетелся в стороны синевато-желтым фейрверком. Осталось только гаснущее белое пятно с девушкой в центре. Похоже на минимализм или обложку какого-нибудь культового альбома. Момент проникновенной боли.