Искушенная дьяволом - Мишель Хёрд

Оттолкнувшись от стены, я иду к ней, и в тот момент, когда я подхожу к ней сзади, она поворачивается в сторону.

Она испускает леденящий кровь крик и, пригнувшись вправо, чтобы избежать меня, теряет равновесие.

Я быстро реагирую и хватаю ее, чтобы она не упала. Инстинктивно я притягиваю ее к своей груди, обхватывая руками.

Она застывает в моей хватке, я слышу ее громкое дыхание.

Через пару секунд она шепчет: — Прости. Я не знала, что ты дома.

Я поднимаю руку к ее подбородку и приподнимаю ее лицо вверх, чтобы она посмотрела на меня, а затем, повернув свою голову вбок говорю: — Подари мне приветственный поцелуй.

Когда она встает на цыпочки, я наклоняюсь, и в тот момент, когда ее губы встречаются с моей щекой, в моем сердце вспыхивает тепло.

Ты здесь не хозяин. Ты ее муж.

Виттория отходит от меня на шаг и бросает взгляд на плиту. — Рита говорила, что ты редко приходишь к ужину.

Мой взгляд скользит по ее бледному лицу. — Это было до того, как я женился.

— О.

Я не пропускаю вспышку разочарования на ее лице, и она бьет меня прямо в грудь.

Ее взгляд метнулся между мной и плитой, а потом она спросила: — Ты ел?

Я качаю головой. — Что бы ты ни готовила, пахнет аппетитно.

Она осторожно подходит к плите. — Я готовлю ньокки и курицу со сливочным соусом песто.

— Звучит неплохо. — Я присаживаюсь у острова. — Тайни говорит, что ты отказываешься доставать телефон из упаковки.

Она снова замирает и, не отрывая глаз от кастрюли с соусом, говорит: — Он дорогой. Я сказала ему, что нам нужно купить что-нибудь подешевле.

— Виттория. — Ее глаза переходят на меня, и я постукиваю себя по бедру. — Присаживайся.

Ее брови сходятся, но она подчиняется. Ее тело чертовски напряжено, когда она садится ко мне на колени. Я снова беру ее за подбородок и подталкиваю ее лицо вверх.

— Я не собираюсь причинять тебе боль.

Ее взгляд ищет мой, прежде чем она говорит: — Прости за звонок.

— Все в порядке. — Ее цветочный аромат доносится до меня, и я почти наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, но останавливаю себя.

Господи, как же я ненавижу правило «не целоваться».

Я тяжело вздохнул, прежде чем спросить: — Что я могу сделать, чтобы ты чувствовала себя комфортно со мной?

На ее лбу проступила озабоченность. — Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. В будущем я буду вести себя лучше.

Моя рука перемещается к ее щеке, и я наклоняюсь чуть ближе. — Ты хороша, mia piccola cerviatta. Я спрашиваю, потому что хочу облегчить тебе жизнь.

— О. — Ее брови сходятся вместе, а глаза продолжают бегать по моему лицу. — Был бы...— Ее язык высунулся, чтобы нервно смочить губы. — Было бы лучше, если бы я знала, что делать и чего не делать, чтобы не злить тебя.

Обычно я раздражаюсь, когда мне приходится объяснять всякую ерунду, но тут я внезапно обрел недюжинное терпение.

Я качаю головой. — Я не злился на тебя. — Кажется, она немного расслабилась, и я снова спрашиваю: — Что я могу сделать, чтобы тебе было легче?

Она дрожаще выдыхает. — Быть менее устрашающим?

На моем лице появляется довольная улыбка. — Хорошо. Я сосредоточусь на этом. Что еще?

Как и накануне вечером, она смотрит на меня так, будто у меня выросли две головы. Вспомнив ее слова о том, что улыбка делает меня более открытым, я продолжаю кривить губы.

Ее глаза немного смягчаются. — Улыбка очень помогает.

— Я буду улыбаться чаще. — Я киваю. — Что еще?

Виттория наклоняет голову, продолжая смотреть на меня, затем, словно приближаясь к медведю, осторожно обхватывает меня за шею и обнимает.

— Обнимашки были бы кстати, — признается она, — Они помогают мне чувствовать себя лучше.

Я прижимаю ее к себе, и из моей груди вырывается неожиданный стон.

Боже, как же хорошо ее обнимать.

— Еда подгорит, — шепчет она мне на ухо.

Я хихикаю и неохотно отпускаю ее.