Сердце убийцы - М. Джеймс

Я не могу отделаться от мысли, что он думает о том же, что и я: что на несколько минут мы перестали быть похищенной девушкой и ее похитителем, ужинающими в комнате, в которой он держит ее в плену. Мы были просто двумя людьми, которые веселились, ели глупо дорогую еду в мягкой белой постели, смотрели телевизор и смеялись вместе. Если бы мы были обычной парой, мы бы после этого убрали посуду, и Левин собственноручно слизывал бы мед с моих губ, укладывая меня обратно на толстое, мягкое белое одеяло, расстегивая пояс моего халата, прежде чем…

Я изо всех сил отгоняю эту мысль. Я не могу продолжать думать о нем таким образом, я говорила себе это раньше. Он красив, это правда. Кажется, в нем больше глубины, чем он показывает, и он, кажется, является или хочет быть, порядочным человеком по своей сути. Но это ни на йоту не меняет наших обстоятельств. И это не делает его менее опасным для меня и единственного человека, который у меня остался, и которого я по-настоящему люблю.

Левин встает с кровати, ставит пустую тарелку на тележку и тянется за дорогой бутылкой водки. Он бросает два кубика льда в один из стаканов, наливает туда водку и, поднеся стакан к губам, делает большой глоток. Он оглядывается, ловит выражение моего лица и ухмыляется.

— Ты только что сказала, что мне нужна еда, чтобы закусить, а не то, что мне нужно совсем бросить пить. И, кроме того, жена, ты заказала водку.

Я замираю, глядя на него. Жена. Я сказала так портье, но это была именно шутка, пытаясь задеть его за живое, но сейчас я чувствую себя по-другому, слыша, как это слово слетает с его губ, слегка разбавленное напитком, особенно после того, как минуту назад он скормил мне последний кусочек своей курицы.

— Тебе не следовало меня так называть, — говорю я ему, отодвигая тарелку. Я сыта, и даже если бы не была, у меня внезапно пропал аппетит.

Он пожимает плечами, делая еще один глоток.

— Ты сама себя так назвала раньше. — Он протягивает руку, чередуя потягивание напитка с уборкой тарелок с кровати, складывает их на тележку и выкатывая ее в коридор. Когда он возвращается, в руках у него бутылка водки и еще один стакан.

Он протягивает его мне, и я качаю головой.

— Нет, я думаю, мне, вероятно, следует оставаться трезвой. — Я тянусь за пультом, выключая телевизор. — И нам, вероятно, обоим стоит немного поспать. Думаю, моя голова чувствует себя достаточно хорошо, чтобы я снова могла заснуть.

Я откидываю одеяло, поправляю несколько подушек, а когда снова поднимаю взгляд, вижу на себе ледяные голубые глаза Левина, наблюдающие за мной.

— Ты совсем не такая, как я ожидал, Лидия Петрова, — тихо говорит он. А затем, не говоря больше ни слова, он выключает основной свет в комнате, оставляя только слабый отблеск лампы у кровати, подходит к дивану и растягивается на нем, все еще полностью одетый, с бокалом водки на груди.

Я тоже забираюсь в постель и выключаю свет, мое сердце бьется слишком сильно, чтобы я могла сразу заснуть. Вместо этого я просто лежу, глядя на фигуру Левина на диване в темноте, слабо освещенную уличным светом, проникающим через окно.

Я не беспокоюсь о том, что он попытается забраться ко мне в постель посреди ночи или прикоснется ко мне, пока я сплю. Честно говоря, я, вероятно, должна была бы опасаться, и я опасалась бы, если бы это был кто-то другой. Но что-то в Левине подсказывает мне, что даже если я не могу полностью доверять ему, я могу, по крайней мере, быть уверенной, что он не причинит мне физической боли. Я могу спать, не открывая ни одного глаза.

Я задаюсь вопросом, наблюдая за ним, когда он лежит совершенно неподвижно, без единого признака того, спит он или бодрствует:

Может ли он сказать то же самое?

11

ЛЕВИН