Неприкасаемые - Дж. МакЭвой

Ей потребовался час, чтобы скрыть тот факт, что мы трахались как бешенные собаки, прежде чем мы смогли наконец отправиться в оперу. Тем, кому посчастливилось приобрести билеты, пришлось бы подождать, пока мы не доедем в оперу. В конце концов, я финансировал это представление. Всю дорогу в машине ее руки были в моих, но она не встречалась со мной взглядом, и я знал, что это потому, что она переваривала информацию. Она всегда переваривала информацию, иногда слишком много думала. Она привыкла быть бесчувственной, холодной как лед, и все же ее стены рушились. Я мог это видеть. И если я это видел, то и она тоже. Она пыталась найти баланс между тем, кем ее заставили быть, и тем, кем она была на самом деле. Она была вынуждена быть безжалостной садисткой.

Но женщина, которая сидела рядом со мной, как юная девушка в кондитерской, и смотрела, как оперные певцы изливают душу, была моей настоящей женой. Под ее льдом, под траханьем, драками и пулями скрывалась женщина, в которой было так много разных страстей. Она выглядела совершенно пораженной выступлениями певцов на сцене; она непринужденно улыбалась. Даже в темноте кабинки я мог сказать, что она была совершенно беззаботна.

Она наблюдала за ними, а я наблюдал за ней.

— Любимая.

— Тсс, — прошипела она мне, даже не потрудившись поднять глаза. — Контарино отдает свою дочь Бьянку замуж за Капеллио, который происходит из конкурирующей семьи, в надежде положить конец многолетней вражде между их домами.

— Похоже на нас.

Это привлекло ее внимание. Она взглянула на меня, ее изящная маленькая коричневая бровь приподнялась.

— Не совсем. Послушай ее. — Она взяла меня за руку, прислонившись к красному креслу, в котором мы оба сидели.

Глубоко вдохнув, я услышал печаль в ее голосе, когда она оплакивала свою судьбу. Казалось, она умоляла аудиторию о помощи. Однако мой итальянский был недостаточно хорош, чтобы понять хоть слово из того, что она говорила.

— Почему она такая грустная? — Прошептал я.

— Она влюблена в Фаллиеро, героя войны. Ее песня называется «Della Rosa Il Bel Vermiglio», — ответила она.

Я не был уверен, почему ей она так понравилось. Часть меня задавалась вопросом, любила ли она когда-то кого-то другого и была ли несчастна из-за того, что ей пришлось выйти за меня замуж.

— Лиам, моя рука.

Я не осознавал, что сжимаю ее.

— Черт, мне очень жаль. Ты в порядке?

— Ты думаешь, мне нравится эта опера, потому что я похожа на Бьянку? — Она покачала головой. Было странно, как она могла читать мои мысли.

— Нет, — солгал я.

Слава Богу, у нас была отдельная кабинка.

Иначе нам действительно пришлось бы увидеть все те неприязненные взгляды, которые, я знаю, были бы направлены на нас.

— Это был один из первых спектаклей, на который мой отец отвел меня, — сказала она. — Я ненавидела их до тех пор, пока он не сказал мне, что это моя, Авиелы и его история. Он сказал мне, что он Фаллиеро, и через что ему пришлось пройти, чтобы помешать моей матери выйти замуж не за того мужчину. С тех пор каждый раз, когда я слушаю ее, я представляю их на сцене, разыгрывающими свою жизнь.

— Ты хочешь уйти?

Она не ответила; ее карие глаза расширились, когда она уставилась на певцов на сцене.

— Мел? Любимая, что такое?

Она покачала головой и указала на красный занавес сбоку от сцены. Она подвинулась вперед на своем сиденье, чтобы лучше видеть. Я проследил за ее взглядом, наблюдая, как маленькая итальянская актриса танцует вокруг двух мужчин, преследующих ее, но там никого не было. Посмотрев на Мел, она откинулась на спинку кресла, ее глаза были пустыми и совершенно остекленевшими.

— Мел…

— Мне показалось, что я видела ее — Авиелу — стоящую в углу. Она была в белом, а потом исчезла. Это произошло так быстро.