Неприкасаемые - Дж. МакЭвой

— Мел, дорогая! — Эвелин подошла, притягивая меня в объятия, высвобождая мою руку из рук очень счастливой женщины перед нами. — Ты и эта твоя хватка во время беременности. Я клянусь, она могла заставить мужчин плакать. Ты в порядке, Николь?

— Конечно, — воскликнула гиена, — я не какой-нибудь нежный маленький цветок. Я сильнее, чем…

— Спасибо тебе, Николь. Увидимся внутри, у нас есть отличное вино. — Это заставило ее замолчать и заставило бежать, как собаку, почуявшую запах вина.

— Теперь, Мел, прежде чем ты пригрозишь убить меня… — сказала Эвелин.

— Мы выше этого, Эвелин. Сейчас я пытаюсь придумать, куда выбросить твое тело.

Вздохнув, она закатила глаза, прежде чем взять мою руку в свою.

— Мел, я знаю, ты ненавидишь подобные вещи, но это все, что у меня есть. У тебя есть своя империя, ну а у меня — своя. Я занимаюсь общественным имиджем. Я — причина, по которой, если, не дай Бог, вам всем понадобятся свидетели, у нас есть люди. У моего первого внука будет чертов праздник в его честь, и он будет лучшим в штате. Там будет торт, там будут картинки, и там будут детские игры. Ты справишься с этим из чистой любви ко мне, Мел, потому что ты еще не видела меня в бешенстве. Как только они достаточно напьются, ты сможешь уйти, хорошо?

— Я хочу, чтобы Лиам был здесь. Никакого чисто женского дерьма, — ответила я, помахав еще нескольким женщинам, когда они вышли из своих машин.

— Он уже здесь. — Она улыбнулась, провожая меня к двери.

Это были бы самые долгие несколько часов в моей жизни.

ЛИАМ

Все в доме было выдержано в сине-белых тонах: сине-белые стулья, сине-белые хрустальные люстры, краски, подарочные пакеты. Если бы вы могли его разглядеть, он был либо голубым, либо белым. Ей потребовалось шесть часов, чтобы провернуть это дерьмо, пока нас с Мел не было дома. Что означало, что она, должно быть, планировала это неделями, а мой отец держал рот на замке, пока не стало слишком поздно, черт возьми.

В моем доме было больше пьяных домохозяек, чем во всем округе Ориндж; и они сидели одним большим кругом вокруг Мел посреди нашей гостиной.

— Она… не похожа на себя, — прошептал мой отец рядом со мной. Мы были пленниками, неспособными выйти из комнаты, но и не способными приблизиться к проклятому кругу. Так что все, что мы могли сделать, это стоять у двери с нашими синими бокалами для вина и смотреть.

Мел рассмеялась, вытаскивая еще один шерстяной комбинезон, который отлично подошел бы к шерстяному жилету, который она купила раньше, вместе с шелковым шарфом, кашемировыми пинетками и красной флисовой курткой. В конце концов, новорожденные просто обожают тепло. Мел улыбнулась и поблагодарила их, прежде чем посмотреть на меня и показать этот нелепый наряд. Все они свернули шеи, когда повернулись ко мне, ожидая моего одобрения; только когда они отвернулись, карие глаза Мел остекленели от ярости. Ее пытали, но и меня тоже; все, что я мог сделать, это тоже кивнуть и улыбнуться.

— Сколько еще должен продолжаться этот фарс? У меня есть планы на сегодняшний вечер, — прошептал я. Хотя теперь, когда моя мать взвалила это на нее, я сомневалась, что Мелоди захочет пойти.

— Пока у твоей мамы не будет достаточно фото, чтобы заполнить половину детского альбома твоего ребенка, — ответил мой отец. — Какие у тебя планы?

Вытащив билеты из кармана пальто, я протянул их ему.

— «Бьянка и ФФаллиер» Феличе Романи? — прочитал он. — Я не знал, что ты любишь оперу. Она очень красивая.

— Я нет, она да. И с каких это пор ты разбираешься в опере? — Он никогда раньше не говорил об этом хобби.

Он ухмыльнулся.

— Я все знаю, сынок.

— Бре…

— От кого это? — Спросила Мел, осматривая белую коробку в своих руках в поисках подписи или карточки. Никто не ответил, каждая из женщин смотрела друг на друга, комментируя только упаковку.