— Ну не тебе же получать — чего так беспокоишься тогда?

— Хм…

Люба сделала кофе и себе. Расспрашивать про спортивный лагерь и побег оттуда не рискнула — видимо, понимала, что я всё равно ей ничего не расскажу.

— Чего там у тебя стряслось-то, Матвеюшка? — спросила Люба, усевшись рядом со мной на диване со своей чашкой кофе.

— А тебе дела подшивать не надо, тёть Люб? — изогнул я одну бровь.

За кофе, конечно, спасибо, но вторгаться в моё личное никому не дозволено. Даже Любе. Даже с кофе. Даже если в нём молоко и два кусочка сахара.

— И вот сразу весь такой противный, — фыркнула она. — Я ж тебя вот такого няньчила.

— Тёть Люб… — сморщился я. Терпеть не могу эти рассказы, как я какался в её руках…

— Да. Няньчила. А ты мне что? Рассказать не можешь, что за кручина у тебя, — корила меня она. — Может, я помочь смогу? И не придётся ждать отца. Бог его знает, сколько они там совещаться еще будут… Созвал все руководителей отделов. Это обычно надолго…

— Да нет, тёть Люб, — вздохнул я. — Ты точно не сможешь дать ответы на мои вопросы… Хотя…

Я сузил глаза и задумчиво смотрел на женщину.

Кто как не секретарь отца, человек, которого часто воспринимают как мебель и просто забывают, что у них тоже есть уши, серый кардинал моего папы, может знать пикантные подробности по ситуации с девчонкой? Такие, какие, возможно, даже отец не решится сказать мне, но мог бы выболтать случайно привычной Любе.

— Слушай, ты не знаешь, что за девчонка в доме отца поселилась? — спросил я, отпивая кофе из чашки. — Кто она? Откуда взялась? И что её могло связывать с отцом?

4

— А что тебе отец успел сказать? — внимательно глянула на меня проницательная Люба. Она, конечно, меня любит, но не дура. Раскусила сразу. — Он тебе вообще что-то говорил насчёт этого?

— Конечно, говорил, — хмыкнул я. — Врать — так до конца. Иначе Люба вообще ничего не скажет, а из неё можно было вытянуть что-нибудь важное. Она точно в курсе дела, видел по её умным глазам. — Но ты же знаешь, что из отца клещами ничего не вытащить. Сказал только, что девчонка с нами жить теперь будет, и ускакал… А кто такая и откуда — ничего непонятно. Мать недовольная ходит…

— Это ж когда он тебе сказать-то успел, если девочка только вчера и приехала в ваш дом, а ты должен был находиться ещё в спортивном лагере? — сузила она глаза. Вот ведь подозревака какая…

— Да по телефону, — выкрутился я. — Но больше — ни-ни. Может, ты расскажешь больше?

— Ну… — протянула задумчиво Люба. — То, что девочка — дочь погибшей недавно знакомой твоего отца, ты знаешь?

— Да.

— Трагедия случилась. Угасла от болезни… А ведь молодая была.

— Понятно. Жаль, — якобы посочувствовал я. На самом деле пофиг было абсолютно, словно у меня камень вместо сердца был, гранит какой. Мне просто нужна была информация о том, что же отца связывало с матерью девчонки. Ещё и больной, оказывается. — А чем она болела?

А то вдруг это заразно. Не хватало нам ещё болячек от этой дворняжки-доченьки…

Явно семья Ангелины не шиковала — все шмотки на девчонке были максимально дешевыми. Я к таким вещам не подойду никогда близко, даже полы такой тряпкой, какие она носит, мыть не рискнул бы — весь паркет нафиг поцарапает. Но ей в самый раз. Большего она всё равно не достойна. Тем более, если ей теперь шмотки закупать на правах приёмного отца будет папа — пускай берёт ей всё в секонд-хенде. Нечего тратиться на левых щенят…

— Онкология… Чётвертая стадия. Неоперабельная… Папа уж твой спасал её, спасал… Да небеса лучше знают, когда и чья ниточка должна оборваться.

— Рак, что ли? — сморщился я.

— Да.

— Н-да… А почему отец её лечил? Неужели такая дружба крепкая была у них? Кто она вообще ему была — мать девчонки этой?