Храни меня - Саммер О'Тул

Она делает паузу, и я позволяю молчанию повиснуть, никогда не зная, что делать в подобных ситуациях. Нас не учили сопереживать, нас учили смириться и заткнуться нахрен. Через несколько тактов она продолжает: "Раньше я хотела, чтобы это была я, а не она, но потом я поняла, что это я живу со всей этой гребаной болью, виной и сожалением. Я бы не пожелала этого своему врагу, не говоря уже о лучшей подруге. Так что, наверное, я рада, что она умерла и не страдает". Сглотнув, она поковырялась в истертой древесине причала. "Это делает меня ужасным человеком?"

Я заставляю себя сухо усмехнуться. "Ты действительно думаешь, что я лучший человек, чтобы спрашивать о том, что делает кого-то ужасным человеком?" Она смеется таким же тяжелым смехом. "Но если ты действительно хочешь знать, что я думаю". Она поворачивает голову и смотрит на меня своими проникновенными карими безднами, и у меня сжимается горло. Но каким-то образом я все же нахожу в себе силы говорить. "Я думаю, что скорбь — это всегда хуйня. Нет правильного пути, но не потому, что нет и неправильного. В горе нет ничего правильного, справедливого или исцеляющего. Это рана, которая никогда не заживает".

Она раздвигает щепки дерева. "Думаю, ты прав".

I wish I wasn’t.

1. I Guess — Saint Levant, Playyard

Глава 14

Только вкус

Реджи

Я так давно не говорила о Софии. Это снимает с моей груди тяжелый груз, но процесс его снятия оставляет меня раздраженной. 1 Встреча с Дэниелом, конечно, не помогла, его положение — прямой результат и напоминание о том, что произошло. Их родители погибли в лодочной катастрофе за три года до Софии. Она была всем, что у него было, его кормилицей, его родителем. Поэтому с возрастом отец привлек его в качестве водителя и охранника.

Каждый раз, когда я вижу его в этой роли, мне вспоминается причина, по которой он ее играет, и это причиняет такую же боль, как ее похороны. Неужели он каждое утро просыпается с таким же напоминанием? Может, поэтому его глаза казались бесцветными и пустыми?

Когда мы возвращаемся через лес от причала, Роан ведет нас другой дорогой, и мы оказываемся на краю поля с рядами низкорослых зеленых насаждений. "Пойдем, я хочу тебе кое-что показать". Он машет мне рукой, и мы идем по одному из рядов.

"Клубника!" визжу я, заметив пухлые красные ягоды, выглядывающие из-под зеленых листьев. "Я думала, ты сказал, что это больше не действующая ферма?"

"Это не так", — говорит он, а я морщу нос и вздергиваю подбородок, как будто мы не находимся посреди чертова клубничного поля. Он кривит губы. "Не совсем. Финн просто выращивает их для…" Он наклоняет голову, и его брови сходятся вместе, словно он подыскивает слово."…веселья, наверное".

Я смеюсь, отчасти из-за ответа, а еще потому, что Роан с трудом укладывает в голове идею делать что-то для удовольствия. Это приятно после тяжести нашего предыдущего разговора. "Хитрый и ягодный фермер? Вы, Фоксы, просто кладезь сюрпризов".

"И, судя по всему, чертовски хороших". Он опускается на колени и начинает осматривать растение. Я пользуюсь моментом, чтобы оценить сильные, напряженные мышцы его спины, виднеющиеся под рубашкой. Он на несколько дюймов выше всех своих братьев и гораздо шире. Он наклоняет голову в сторону, и солнце высвечивает каждую мелкую деталь татуировки, покрывающей его шею. Большой цветок магнолии в центре переходит в геометрические узоры, которые сползают чуть дальше линии челюсти. Это удивительно красиво для такого сурового человека, проходящего по грани между искусством и насилием.