Темный грех - Нева Олтедж

Как обычно бывает у людей, желание спасти себя сильнее, чем потребность помочь другим. Я видел это уже бесчисленное количество раз и находил это довольно интересным зрелищем. Но теперь я не смотрю на людей, бегущих как бездумная орда. Мой прицел направлен на блондинку, взобравшуюся на сцену. Какого черта там делает мой тигренок? Она потеряла свой красный шарф, и ее волосы рассыпались по спине и плечам, когда она опустилась на колени рядом с моей жертвой.

У меня сводит желудок, когда я вижу, как она хватается за переднюю часть пиджака мертвеца и неистово трясет его. Я настраиваю прицел, чтобы приблизить ее лицо. По ее щекам текут слезы, она кричит, боль и горе отражены в ее чертах. Я снова увеличиваю масштаб, фокусируясь на ее рте, и винтовка едва не выскальзывает у меня из рук. Я слишком далеко, чтобы услышать ее мучительные крики, но все равно чувствую, как они отдаются эхом в моих ушах и клокочут в груди, разрывая меня изнутри. Мои легкие сжимаются; я задыхаюсь, но воздуха нет. Меня засасывает в вакуум, и я застываю в доли секунды, в тот момент, когда понимаю, что она говорит.

Папа!

ГЛАВА 22

Почему-то я ожидала, что в день похорон отца пойдет дождь. Как это было, когда мы хоронили Элмо. И маму. Странно стоять на кладбище и смотреть, как гроб опускают в землю в такой прекрасный солнечный день.

Зара рядом со мной, сжимает мою руку в своей так сильно, что я боюсь, она сломает мне пальцы. У нее с отцом никогда не было хороших отношений, но его смерть потрясла ее сильнее, чем я могу предположить. Слава Богу, я отправила ее домой до того, как все улеглось в ту ночь.

Когда я поднимаю глаза от гроба, мой взгляд падает на человека в тюремной форме, стоящего напротив меня по другую сторону могилы. Два охранника стоят по бокам от него, хотя его руки скованы наручниками. Я не видела нашего сводного брата более десяти лет, и если бы я проходила мимо него на улице, то не уверена, что узнала бы его.

У Массимо, которого я помню, были волнистые темные волосы, зачесанные на затылок, с несколькими неухоженными прядями, которые всегда норовили упасть на чисто выбритое лицо. Он был высоким и атлетически сложенным, но не слишком мускулистым. Мама как-то сказала мне, что девушки, которые крутились вокруг него, часто шутили, что ему следует уйти из Cosa Nostra и стать моделью, украшая рекламные щиты и обложки модных журналов.

Человек, который отвечает на мой взгляд, не имеет ничего общего с тем молодым человеком, которого я помню. У его одежды короткие рукава, открывающие множество темных татуировок, покрывающих его руки, кисти и даже пальцы. Первые две пуговицы на его рубашке расстегнуты, и я вижу, что, помимо шеи, татуировками усыпана и грудь. Его волосы полностью сбриты, но щетина покрывает нижнюю часть челюсти. С тех пор как я видела его в последний раз, он почти удвоил свой вес — сплошные мускулы. Если бы не его глаза — черные и расчетливые, какие я помню, — то подумала бы, что они привезли не того заключенного.

Я не ожидала, что он придет сегодня. Когда умерла мама, ему не разрешили присутствовать на ее похоронах, поэтому я предположила, что он не придет и на папины. Странно, что я всегда думала о Лоре как о нашей "маме", а не как о мачехе. Но у меня не так много воспоминаний о Массимо, и он всегда оставался для меня "сводным братом".

Когда кладбищенские смотрители начинают присыпать гроб землей, Массимо подходит ко мне, не сводя с меня глаз. Его охранники внимательно следят за ним.

— Карапуз, — говорит он, останавливаясь передо мной. Даже голос у него другой — более глубокий, хрипловатый.