Бог Войны - Рина Кент

Я всматриваюсь в бесчисленные лица, окружающие меня, в поисках шутки. «Я вас раскусила». «Вы ведь этого не ожидали, верно?».

Но не нахожу ни то, ни другое.

— Миссис Кинг? — снова спрашивает доктор, поправляя очки в золотой оправе.

Мое сердце сжимается и бьется в такт неприятной боли.

Что-то должно быть не так. Не может быть, чтобы я была миссис Кинг или что я вышла замуж за Илая два года назад.

Два года назад я барахталась в чертовой депрессии. За два года до этого он издевался, высмеивал и унижал меня.

Он преподал мне ценный урок — никогда больше не любить.

Я ни за что на свете не вышла бы за него замуж, когда мне было девятнадцать, да и папа бы не позволил.

Я разражаюсь нервным смехом, но затем давлюсь и замолкаю под обеспокоенными взглядами родителей, сочувственными взглядами врачей и холодным взглядом самого дьявола.

— Молодец, — говорю я со своей обычной жизнерадостной энергией. — Почти подловил меня. Не знаю, чем я разозлила тебя на этот раз, учитывая, что ты всегда любишь издеваться надо мной, но, по-моему, ты зашел слишком далеко.

Глаза Илая слегка прищуриваются, и мне показалось, что я уловила, как сжался мускул на его челюсти.

— Миссис Кинг, — говорит впечатляюще ухоженный доктор. — Не могли бы вы для начала сказать, в каком мы году?

— Ава. Я — Ава. Перестаньте называть меня миссис… этой! — огрызаюсь я.

— Все в порядке, — мама гладит меня по плечу. — Постарайся расслабиться, милая.

Я понимаю, что мои пальцы вцепились в простыни, и ладони жжет. Я медленно разжимаю их и хмурюсь, обнаружив, что ногти у меня короткие и голые. С пятнадцати лет у меня всегда был розовый лак на ногтях.

Невозможно, чтобы я ходила без маникюра.

Неужели в больнице мне сняли лак? Это кажется банальным и довольно странным.

— Я хочу, чтобы вы все прекратили это, — я говорю более решительно, чем чувствую. — Я не замужем за этим уродом и уж точно не миссис какая-то там. Ради Бога, мне всего двадцать один год.

Внезапное напряжение в комнате ударяет меня по лицу, и я замираю, уловив нотку ужаса в выражении лица родителей.

— Ч-что? — в моих ушах звучит ужас. — Что случилось?

Взгляд Илая, который мог бы соперничать с морозными пейзажами Антарктиды, падает на меня.

— Тебе исполнилось двадцать три года несколько месяцев назад, а мы женаты уже больше двух лет, Ава.

Я понимаю, что качаю головой, и заставляю себя остановиться, изучая взгляды родителей.

— Он врет, да? Мама…? Папа…?

С раннего детства я знала, что мой отец был значимой фигурой в нашем доме и за его пределами. Человек, который одним своим присутствием мог заполнить весь горизонт, но при этом обращался с моей мамой как с королевой, а со мной и Ари — как со своими принцессами.

Поэтому, когда я вижу, как он опускает голову, меня пронзает боль. Потому что я знаю, просто знаю, что я — единственная нотка дискомфорта и стыда в их с мамой идеальной семье. Пятно черных чернил на его замысловато сотканной жизни.

Ари — нормальная, хоть и озорная, дочь. Я — аномалия. Аномалия, которую иногда приходится обходить стороной, потому что я родилась с дефектом мозга и серьезным психозом.

Все было хорошо, когда я жила с ними, когда они могли держать меня под присмотром и уговаривать принимать лекарства, которые я ненавидела больше, чем свой дефектный мозг.

Но потом я поступила в университет, и, думаю, они сдались. А может, я заставила их сдастся, держась на расстоянии всякий раз, когда они задавали нестандартный вопрос:

— Ты принимаешь лекарства?

Я отвечала «да» вместо правды. Я заменяла их своим любимым коктейлем из алкоголя и наркотиков.

Сейчас, когда мама качает головой, я вижу, как это беспокойство восстает из пепла.

Это не ложь.

Если Илай достаточно коварен, чтобы устроить этот маскарад и даже нанять для него целую бригаду медиков, мои родители никогда бы меня не предали.