Бог Войны - Рина Кент

Его кулак сжимает воротник Оливера, и он обрушивает шквал ударов ему в лицо. Звук соприкосновения плоти с бетоном эхом разносится в воздухе, когда кровь брызжет на его рубашку, шею и землю под ним.

Мой бывший друг пытается заговорить, но из его горла вырываются лишь придушенные булькающие звуки, когда Илай снова и снова безжалостно вбивает кулак в его лицо. Каждый удар проходит с тошнотворным грохотом, делая черты лица Оливера неузнаваемыми под натиском ударов и хлынувшей крови.

Я застыла на месте, пот струится по моей спине, несмотря на холодный ветер, и я с ужасом наблюдаю за происходящим. Оливер больше не сопротивляется и не пытается защищаться, его тело вялое и безжизненное под жестоким натиском.

Илай не проявляет никаких эмоций, продолжая бить, бить и бить. Он кажется почти роботом, как будто выполняет команду, которую нельзя остановить. Кажется, он даже не замечает брызг крови на своей рубашке и отсутствия реакции со стороны жертвы.

Леденящее душу осознание пронзает меня, как удар током — Илаю совершенно наплевать на то, что он делает. Безразличие на его лице пронзает мой желудок, оставляя меня потрясенной и встревоженной до глубины души.

— И-Илай… — мой голос звучит так же призрачно, как и звук ветра.

Он поднимает взгляд, его челюсть сжата, а выражение лица такое холодное, что я чувствую холодок на коже. Зрительный контакт длится несколько секунд, но кажется, будто долгие минуты.

Я никогда не видела его таким, таким методичным в своем насилии и таким пугающим в своем спокойствии.

Я как будто смотрю на опытного убийцу.

Его взгляд возвращается к Оливеру, и он с явным отвращением опускает его голову на землю, а затем начинает пинать его по ребрам.

— Я впервые убиваю кого-то, и это, к сожалению, не вызывает такой эйфории, как все говорят. Если уж на то пошло, я ничего не чувствую.

— Он… он… он мертв? — шепчу я, и горло сжимается от этих слов.

Илай встает во весь рост, с неодобрением смотрит на свою испачканную рубашку и не удостаивает Оливера своим вниманием.

— Похоже на то.

— О… боже мой… О… боже мой, боже мой, боже мой… — мои ноги, наконец, подкашиваются, я соскальзываю с машины и падаю на холодный асфальт, когда меня охватывают ледяные руки паники. — Давай вызовем скорую. Может, он еще жив.

Илай стоит передо мной, загораживая тело, свет и каждую унцию кислорода.

— Почему ты хочешь, чтобы он был жив после того, как он пытался изнасиловать тебя?

У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него. Он похож на жестокого, неумолимого Бога. Бога, которому люди молились во время войны, чтобы убить и покалечить как можно больше врагов.

И он бы сделал это. В мгновение ока.

— Я… я не хочу, чтобы он умер из-за этого.

— Ты бы не думала так же, если бы он закончил то, что начал.

Мои губы подрагивают при воспоминании о том, как я пожелала Оливеру молнии, как раз перед тем, как на мою просьбу пришел мгновенный ответ.

Илай снимает пиджак и приседает передо мной, накидывая его мне на плечи. В этот момент я понимаю, что бретелька моего платья порвана, и меня трясет так сильно, что стучат зубы.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я шепотом. — Ты сядешь в тюрьму, если об этом узнают.

Выражение его лица остается прежним — спокойным, ледяным и пугающе контролируемым.

Какого черта я разваливаюсь на части, когда он такой? И это не я лишила человека жизни.

Даже если я и желала ему смерти.

— Вот тут ты ошибаешься. Если об этом станет известно, мы сядем в тюрьму, потому что я сообщу о тебе как соучастнице.

— Но я ничего не сделала.

— Посмотрим, в чью версию они поверят. Если ты ничего не скажешь, весь этот инцидент исчезнет. Мы останемся на плаву или утонем вместе. Это понятно?

Я киваю.

— Хорошая девочка. Я был уверен, что ты сохранишь этот секрет.