Принадлежать ему - Алекса Райли

— Еда! — слышу крик, и он заставляет меня проснуться. Распахнув глаза, потрясенно оглядываюсь вокруг. Зрелище, которое меня встречает, заставляет вспомнить, где я нахожусь. Не в объятиях мужчины, которого люблю, и не дома, в котором я, возможно, вообще никогда больше не окажусь. Моргаю несколько раз, пытаясь прояснить зрение, чтобы видеть лучше в темноте. Слышу, как дверь в нашу камеру с лязгом захлопывается, и замок снова закрывается.

— Я не хочу это есть, — бормочет Саммер, ее голова все еще у меня на коленях. Я сижу, скрестив ноги, прижавшись к углу комнаты. Я больше не чувствую головокружения, но бетонная стена оказывает сильную поддержку моей спине. По крайней мере, голова больше так не болит.

— Боишься, что еда не веганская? — пытаюсь поддразнить ее я. Не хочу, чтобы она снова начала плакать. Как бы сильно она ни сводила меня с ума, — не хочу видеть ее слезы.

— Ха-ха, — бормочет она, переворачиваясь на другой бок, подтягивает ноги к груди и сворачивается в клубок. Здесь немного прохладно, а на ней почти ничего нет, кроме майки и шортов. Провожу ладонью вверх и вниз по ее руке, пытаясь убедиться, что она остается хоть немного теплой.

— Я люблю тебя, — говорит она, заставая меня врасплох. — Ты всегда заботилась обо мне лучше, чем мама с папой. — Я ошеломлена ее словами. Мои глаза слезятся, эмоции этого дня давят на меня. — Знаю, что обычно свожу тебя с ума, но я просто…

— Я тоже тебя люблю, — прерываю ее. Родившись в семье, где родители всецело за свободную любовь, говорить друг другу «я люблю тебя» не так уж и важно. — Честно говоря, думаю, я тоже сводила тебя с ума раньше. Особенно, когда мы были маленькими, — признаюсь я.

— Помнишь, как мама купила тех цыплят? — говорит Саммер с тихим грустным смешком.

— Как я могу забыть? Она держала их в доме. — Я хочу разозлиться, вспоминая это, но, оглядываясь назад, все больше хочется рассмеяться.

— Ты бегала как сумасшедшая, пытаясь убирать за ними.

— Боже, это был кошмар. — Я не могла угнаться за этими цыплятами.

— Смешной кошмар. Ты сказала, что собираешься их приготовить. — Ее голос звучит обвиняюще.

— Извини за это. — качаю головой. На самом деле я не собиралась их готовить, просто была раздражена. Я продолжала бы выставлять их на улицу, а мама продолжала бы впускать их обратно. — Ты потеряла самообладание, когда я попыталась приготовить их яйца. Ты бегала вокруг, крича и плача, причитая: «Там цыплята-птенцы!»

Мы обе мгновение улыбаемся.

— А потом — ты вышла на улицу и потратила два дня, превращая старый сарай в курятник, как взрослый человек.

— Не могла же я позволить нам всем жить в курином дерьме, — говорю я, пожимая плечами.

— Ага.

— Ты нарисовала снаружи цветы и радугу так, чтобы все выглядело красиво.

— Я должна была помочь тебе построить его. Не сидеть снаружи и рисовать каракули, пока ты выполняла тяжелую работу. Как всегда.

— Ты делала то, что ты делаешь, а я делала то, что делаю я. — Мои собственные слова поразили меня.

Мы с сестрой как день и ночь, и в этом нет ничего плохого. Мы должны принять друг друга, может быть даже научиться чему-то друг у друга. Может быть, я вела себя с ней строже, чем следовало бы. Мы обе являлись следствием нашего воспитания. В то время как я пошла одним путем, она пошла другим, и я могу понять, почему кто-то решил пойти тем путем, которым пошла она. Так легче вписаться. Чувствовать себя любимой.

— Если мы выберемся отсюда…

— Когда, — поправляю ее я. Я хочу, чтобы она оставалась позитивной. Я не хочу, чтобы у нее случился нервный срыв.

— Когда мы выберемся отсюда, я хочу, чтобы мы стали ближе. Не так много ссорились.

— Я тоже этого хочу, — признаюсь я

— Я устала скитаться с места на место, и я не хочу возвращаться к маме и папе. Я хочу дом.

— Тогда ты останешься здесь. Мы придумаем для тебя план.