Спасение - Селена Уинтерс

— Элейн, это потрясающе, — говорю я, отдавая должное, несмотря на то, что мне не нравится, как она продвигается вперед. — Ты великолепно используешь цвет.

Она улыбается.

— Спасибо, Данте.

Прогуливаясь по комнате и восхищаясь работами каждого, я чувствую на себе взгляд Мэдисон. Ее взгляд бьет током, и мне хочется повернуться и встретить его. Но вместо этого я продолжаю идти, не желая, чтобы кто-то еще заметил то, что между нами.

Если они это заметят, игра будет окончена.

Когда я наконец добрался до холста Мэдисон, у меня перехватило дыхание. Она нарисовала темный, абстрактный лесной пейзаж, окутанный туманом. Это жутко и одновременно завораживающе, настолько, что я почти чувствую его угрозу. Она нарисовала толстые деревья, которые, кажется, тянутся вверх к неумолимому небу, их ветви раскинулись, как костлявые пальцы, хватающие облака.

Она добавила мелькающие тени существ, движущихся среди деревьев, и голые участки земли, лишенные жизни. Когда я присматриваюсь, она использует свое мастерство, чтобы добавить слабое мерцание, освещающее некоторые части картины. Это похоже на звездный свет, едва пробивающийся сквозь этот пустынный мир, который она создала на холсте.

И я не могу не ощутить, что именно так она чувствует себя. Ее ангельский свет заперт в такой темноте, что он с трудом может пробиться сквозь нее. В Мэдисон есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. И мне нужно узнать о ней все. Каждую мелочь. Пока она не будет обнажена для меня. Открытым, блять, холстом.

— Это невероятно выразительно, — говорю я, не в силах отвести взгляд. — Где это место?

— В моем воображении, — говорит она, не отрываясь от своей работы, чтобы посмотреть на меня.

Я тяжело сглатываю.

— Скажи мне, что это значит, — пробормотал я, мой голос был мягким.

У нее перехватывает горло, и она смотрит на меня.

— Ничего. Это просто картина.

Она пытается спрятаться. Она не может спрятаться от меня. Она нигде не может укрыться от меня.

Церковный колокол бьет, сигнализируя, что час пробил. Уже восемь часов, а это значит, что время в клубе окончено.

— Останься здесь, — тихо говорю я.

Элейн подходит к Мэдисон и смотрит на ее картину. Она вглядывается в детали, нахмурив брови.

— Это очень мрачно, — комментирует она, нарушая тяжелое молчание между ними. — Мне кажется, тебе нужно посветлее.

Мэдисон наклоняет голову, на ее лице промелькнул намек на обиду.

— Элейн, — огрызаюсь я.

Глаза Элейн расширяются от тона моего голоса.

— Да, Отец?

— Эта группа поддерживает все творческие начинания. Если тебе нечего сказать, тогда молчи.

— Отец, я просто отметила, что это очень мрачно и депрессивно.

Мне хочется оторвать ей голову. Ей повезло, что мне приходится сохранять самообладание. В моей прежней жизни она была бы разорвана на куски за то, что так разговаривает с моей маленькой ланью.

— Это выразительно и красиво, и я не хочу слышать из твоих уст больше ничего негативного, иначе можешь забыть о приходе в этот клуб.

Элейн качает головой.

— Извини. — Она улыбается Мэдисон, но улыбка полна злобы. — Я не хотела обидеть.

Она поворачивается и уходит, оставляя меня стоять со сжатыми кулаками.

Я отчаянно хочу защитить эту девушку. И это приведет меня к неприятностям. Насилие — моя вторая натура, и бороться с ней трудно.

Я обращаюсь к ней, когда остальные члены группы уходят и мы остаемся вдвоем.

— Расскажи мне историю этой картины, — говорю я.

Воздух между нами трещит от предвкушения, когда я подхожу ближе.

— Отец, я…

— Теперь мы одни, маленькая лань. Зови меня Данте, — бормочу я.

Она кивает.

— Это моя личная картина.

— Ты чувствуешь себя в ловушке? — спрашиваю я.

Ее глаза расширяются.

— Да, — вздыхает она.

— Почему? — спрашиваю я.

Она качает головой.