Что, если? - Юлия Резник

– Мечтай! – оставляет за собой последнее слово начбез. Звучит это не очень-то убедительно. Особенно потому, что Имана, так и не обернувшись, парирует:

– Щенок. Мужчина вы или как?

У Михалыча едва дым из ушей не валит, когда Герман присоединяется к нему на террасе.

– Че, сделала тебя девица, Коля? – хмыкает Глухов.

– Ты слышал, да?

– Слышал-слышал. Чего стоишь? Иди. А то потом скажешь, что она и тут смухлевала. – Герман допивает остатки кофе. Тот остыл и горчит больше обычного.

– А что еще мне думать? Ты где-нибудь встречал такие результаты, как ей в деле намалевали? Ясно же – липа.

– Так почему ты еще здесь? – подначивает Глухов. – Иди и убедись в своей правоте.

– Я не пойму, ты что думаешь – она стопроцентный результат мне сейчас выдаст?! Да у Сухарева выше девяноста восьми никогда не было, а он мой лучший боец.

Посмеиваясь, Глухов кивает, мол, тогда тем более, чего ты еще здесь? Стоишь и споришь, буквально из трусов выпрыгивая.

– Сам-то посмотреть не хочешь?

Герман косится на запястье, скованное тяжелым браслетом часов. На окно спальни, где досыпает его женщина…

– Ладно, пойдем, – решает в конечном счете. Когда еще он так повеселится? К тому же и ему уже интересно – какие результаты покажет его новая охранница. Отрицать, что в деле он выдающийся – абсолютно бессмысленно. С таким странно, что девочкой не заинтересовались структуры поинтересней. Или все же заинтересовались?

Когда они присоединяются к бойцам в тире, парни стоят притихнув. Имана о чем-то переговаривается с привлеченным со стороны инструктором. Предельно собранно проверяет магазин. Становится на позицию. Прикрывает глаза. Оу… Серьезно?

– Малышка, открой глазки, а то расшибешь лоб о мишень, – кричит кто-то из парней. Другие тихонько ржут. Глухову хочется их заткнуть. Под руку говорить – последнее дело. Но Имане на все плевать. На их приколы она вообще никак не реагирует. Просто стоит отрешенная, будто нездешняя, ждет звуковой сигнал. И тут, наконец, ей дают отмашку.

Ни секунды не медля: бах, бах, бах. Словно знает, откуда и когда покажется цель.

Имана придерживается того же способа стрельбы, что и сам Глухов. Постепенно сближает пистолет с мишенью, следом некоторое время движется согласованно с ней, а потом подается рывком вперед на величину упреждения и во время рывка нажимает спуск.

Бах… Бах…

Тихо, так что только звуки выстрелов и слышны. Мужики не дышат.

Бах! Быстрая замена магазина. Ни одного лишнего движения. Просто глаз не оторвать, как красиво. И снова бах, бах, бах… Она как ртуть перетекает, меняет форму. Может, так кажется, потому что девчонка с ног до головы в черном. А может, и впрямь дело исключительно в ее пластике. Стреляет, пригнувшись, помогая себе свободной рукой при переползании и кувырках, из каких-то совершенно невообразимых загогулин гасит на поражение. Точно, мать его так, в десяточку. Как это возможно, откуда столько силы в этой тонкой девчонке? Да там отдача такая, что…

Вспыхивает табло. Ее отработка закончилась.

Рука с пистолетом падает вниз. Девчонка прикрывает глаза. И делает несколько глубоких вдохов.

Глухов ловит взгляд начбеза. Вздергивает бровь. Дескать, ну? Что ты теперь скажешь? А тот такой пришибленный, что не сразу находится:

– Сто пудов, ее завербовали. Вот поэтому я и ни черта не могу на нее нарыть.

– Зачем бы тогда она подставлялась, паля свои умения? Ну не из-за пса же, – усмехается Глухов.

– Я не знаю, Гер, но что-то тут нечисто. Жопой чую.

– Так узнай, что.

В этот момент инструктор подносит к ним отчет с результатами девчонки. Не то чтобы эта бумажка что-то меняла, в конце концов, они все своими глазами выдели, но… Кто-то из бойцов за спиной присвистывает.

– Охренеть, Малышка. Вот это да.

И снова Глухов ведет бровью. Михалыч скривился, будто съел что-то пропавшее: